конца коридора, я взобралась на каталку и, закурив, откинулась на стену, жмурясь от удовольствия. Умные книжки утверждали, что лучшее лекарство от хандры находить в окружающем маленькие радости, культивировать в себе благожелательное отношение к жизни и еще какую-то позитивную хрень, вот я и старалась – находила и культивировала. Жизнь от этого не становилась лучше, но, по крайней мере, с ней можно было мириться. Вот если бы не Зак…
Терпеть не могу, когда что-то непонятно, а в последние дни ощущение сгущающейся непонятности ощущалось почти физически. Основной возмутитель моего спокойствия после возвращения с гауптвахты вел себя тихо. Слишком тихо! Настроившись на затяжную войну с мстительным подростком, чувствовала себя… обманутой, что ли. Я все ждала подвоха, отчаянно надеясь, что ничего страшного, что мальчишка перешел на новую ступень противостояния, таким оригинальным способом показывая всю глубину моей неправоты. Обычно на подобные «гастроли» терпения у него хватало дня на три, потом надоедало, а тут уж вторая неделя пошла! Признаться, я начинала всерьез волноваться, не перестаралась ли с воспитательными мерами. Нужно было, наплевав на здравый смысл, все же вытащить ребенка после первой ночи, проведенной в камере. На все мои попытки поговорить по душам, он лишь сдержанно улыбался, заверяя, что ничего особенного не происходит, все в порядке. В порядке, как же, если он сам, без напоминаний, забрал белье из прачечной, заменил давно перегоревший блок освещения в прихожей и переделал кучу домашних дел, вечно откладываемых на потом.
Правда, была и положительная сторона – непримиримая борьба за поездку на конференцию как-то одномоментно сошла на нет. Окружающие словно забыли, и больше чем за неделю о поездке не было сказано ни слова. Низа и та куда-то запропала, с головой уйдя в новый проект. А через четырнадцать часов истекает срок подтверждения участия и одна из жизненных проблем отвалится сама собой. Конечно, немного жаль упущенных возможностей, но на Таурин я полечу только в одном случае – если меня парализуют, спеленают в смирительную рубашку, не забыв приковать к чему-нибудь основательному… На поясе пискнул пейджер, я повернула его экраном к себе, у одного из пациентов случился приступ. Наскоро затушив сигарету и отправив ее в утилизатор, сорвалась с места.
Изнурительное своей монотонностью дежурство закончилось, я с удовольствием скинула хирургическую робу и поплелась домой, чувствуя себя выжатым лимоном. Тишина и спокойствие отнимали больше сил, чем тяжелая работа.
На крохотном пятачке прихожей копошился Зак, собираясь на занятия. Мальчишка удостоил меня сдержанного взгляда и пожелания доброго утра. Он учтиво придержал передо мной дверь, а после так же вежливо попрощался. Глядя в закрытую дверь, я едва сдержалась, чтоб догнать поганца и хорошенько встряхнуть. Вежливость выводит из себя похлестче хамства. Глянув на часы, злорадно ухмыльнулась – осталось продержаться пять часов, а потом в его «концертах» не будет никакого толку. Чтоб оградить себя от возможных провокаций отключила внешнюю и внутреннюю связь, оставив только пейджер, и завалилась спать, не забыв запереть входные двери на замок.
Оглушительный рев сирены, вклинился в мозг, проламывая тонкую грань меж сном и явью. С секунду я слушала завывания, ожидая, что вот-вот звук смолкнет. Но тут ожил пейджер, лежащий на полу. Свесившись с края, выловила елозящий прибор. Вот голову отвернуть тому, кто придумал эту тревогу, ворчливо подумала я, скатываясь с кровати. Не прошло и минуты, а я уже стояла у входной двери. Поворот ручки и на меня навалился оглушающий, пронзительный вой, до того приглушенный дверями и переборками. Звук вламывался в сознание, круша волю и пробуждая желание забиться в какой-нибудь угол. Всегда яркое освещение потускнело, что означало перевод генераторов на экономичный режим, из потолка выдвинулись проблесковые маячки, озаряя коридор тревожными красными всполохами. Красный. Высшая степень опасности. На лицах людей высыпавших в коридор, читалось недоумение и растерянность. Что-то было не так. Очень не так! Нет, учения бывали и раньше, и тревоги случались, но никогда до этого не ощущалось в окружающем легкого налета нервозности. Я выругалась сквозь зубы и двинулась в сторону резервного блока лифтов, построенных на случай непредвиденных обстоятельств, чтоб обеспечить людям возможность беспрепятственно передвигаться. На моей памяти те лифты ни разу не включали.
Пломбы с решетки, перекрывающей проход к лифтам, были сорваны, болтаясь нелепыми пауками на покалеченной проволоке. На площадке уже собралась достаточно внушительная толпа. Люди с молчаливым напряжением разглядывали панели движения, впрочем, когда динамики разрываются ревом, особо и не наговоришься – себя бы услышать, не то, что соседа.
Портал шахты засветился пронзительно белым светом, показывая, что лифт подошел, высокие двери бесшумно разъехались, открывая почти заполненную грузовую кабину. Я кое-как протиснулась в угол и замерла, со всех сторон стиснутая пассажирами, почти уткнувшись носом в чью-то серую куртку. Двери закрылись, и перегруженная кабина пришла в движение. Сирены, оглушавшие в коридорах, приутихли, давая отдых измученным ушам и позволяя расслышать обрывки разговоров.
– Что за черт? – вопрошал кто-то слева.
– Тревога, – философски ответил сосед справа.
– Какая к той матери тревога?! – воскликнул из толпы совсем молодой голос, в котором сквозили истерические нотки. – Это нападение!
– Да замолкни ты, балабол, – добродушный бас перекрыл все остальные разговоры, – кому на нас нападать?
– Это приграничье… – бросил еще один невидимый собеседник.
В лифте воцарилась настороженная тишина. Приграничье. Да уж от этих малоизученных пространств можно ожидать чего угодно, и те, кто считает, что люди-человеки покорили все и вся и неизвестных науке форм жизни быть не может, мягко говоря, ошибаются, внушая себе ничем не подкрепленную уверенность. Но с иными формами разумной жизни вполне можно договориться, взять, к примеру, хоть Третичную конфедерацию, граничащую с галактионом на востоке или Северный союз, где живут негуманоидные формы, и вполне себе сотрудничают с гомосапиенс, бойко приторговывая ресурсами, удерживая, однако, последних на значительном удалении, словно чумных за преградой карантина. Впрочем, может, они и правы. Хуже дело обстоит с самими сапиенсами, все-таки насквозь криминальная форма жизни, порочная уже до рождения, а в приграничье и того более. Сюда издревле стекалась всякая человеческая шваль, сбиваясь в новые государства и захватывая, как они уверены, ничейные планеты, куда так и не удосужилась дотянуться твердая длань императора. На деле все эти новопровозглашенные царьки – банальные пираты, насильники и прочие головорезы. Оплот работорговцев и контрабандистов. Но ни один из главарей этих планет все же не обладал достаточной наглостью, чтоб мало того напасть на инспекторскую станцию, так еще и предварить нападение угрозой, об этом как раз шепчет перепуганный женский голос справа, наклонившись почти в самое ухо соседа. Честные разбойники, мать их!, словно сошедшие со страниц древних романов – перед нападением громко орать «иду на вы». Или очень тупые, или совсем смелые. Лифт едва полз, останавливаясь на каждом уровне, и стоило только открыться створкам, как на уши наваливался заполошный ор сирены, а по глазам неприятно хлестали сполохи маячков, так, что приходилось прикрывать веки. Вот никогда не понимала, зачем вся эта светомузыка – повыли первые десять минут, посверкали и будет – не на дискотеке чай. Но куда ж нам, простым смертным, понять великие инструкции, ничуть не принимающие во внимание, что подобное давление на мозги отнюдь не мобилизует, а сеет панику. Лифт остановился, и я кое-как выбралась из кабины.
В госпитале в отличие от других уровней светошумовые эффекты были не так назойливы, и это радовало, работать в условиях дискотеки было бы крайне неприятно. Перед стойкой регистрации собрался, судя по цветам формы, весь персонал. Я пробилась в регистратуру и засвидетельствовала компьютеру свое почтение, отметившись в листке прибытия. По толпе прошло шевеление, разговоры стихли, народ расступался, давая начальнице госпиталя выйти на свободный пятачок у стойки.
– Господа, – коротко прокашлявшись, начала она, голос ее подрагивал от волнения, – на нас совершено нападение, до первого столкновения остается около пятнадцати минут. Мы с вами не раз проходили это на учениях, теперь пришло время проявить себя в реальных боевых действиях…
Речь начальницы носила насквозь патриотический характер, призывая подчиненных, то бишь нас, встретить опасность с честью и не оплошать перед ликом врага и еще что-то в этом роде, призванное поднять боевой дух и задавить панику. Поняв, что из ее речи я вряд ли вынесу что-то новое, позволила себе отвлечься, решая, на мой взгляд, более важную проблему. За всей этой суетой я совсем забыла о Заке и теперь нужно выдумать способ предупредить мальчишку, чтоб тот не высовывался. Не хватало еще в этой
