Матвей раздумывал, прищуриваясь и вглядываясь в мелькание дворников.

— Что мы сделаем в Москве — я понимаю. А вы тут сами разберетесь, Саш?

— Разберемся, — твердо ответил Саша, ничего еще не зная толком.

— Вам куда проще, — спокойно продолжал Матвей. — Все мы этого хотели. Мы ждали этого. Значит, надо делать. Сейчас. Иначе — все.

— Ты как уговариваешь, Матвей. Как будто кто-то против, — сказал Веня.

— А ты вообще пропьешь все! Проспишь и пропьешь! — выругался Матвей, снова гневно обернувшись с переднего сиденья.

— А я тут останусь, — огрызнулся Веня.

— Вот и оставайся.

Все снова замолчали. На этот раз обдумывая то, что высказал Матвей.

— Вы, наверное, дико боитесь смерти, — вдруг сказала Верочка злым, предслезным голосом. — Умерла она, ваша Россия, это всем вменяемым людям ясно. Что вы за нее цепляетесь? Вы что, не знаете, что иногда все умирает? Человек, собака, крыса — они умирают! Умирают!

— Я тебя сейчас выкину из машины, — сказал Саша спокойно.

Верочка тихо заплакала. Она сжалась вся, и гладила маленькие коленки, и тонкие губы кусала. Саше хотелось разбить ей голову.

— Я знаю, как всё сделать здесь, — сказал Олег так, словно никакой Верочки в салоне и не было.

Саша не спал всю ночь, но чувствовал себя, словно ему натерли грудь снегом. Часто улыбался — так бывает, если готовишь самым близким и любимым людям славный сюрприз. Вот-вот гакнет хлопушка, всех осыплет разноцветной бумажной шелухой, и выбежит, весело вереща, ушастый заводной заяц, жутко вращая электрическими глазами.

Делали с Олегом круги по городу, все высчитывая поминутно. Олег скалил довольные зубы, часто повторял, порой вовсе не к месту: «Зол злодей, а я трех злодеев злей».

Потом снова всё обсуждали и опять колесили по городу. Никого не боялись. Несколько раз вылетали на машину с милицией и проезжали мимо, как заговоренные, — никто не останавливал. Дурака с полосатой палкой то по рации вызывали, то машина впереди что-нибудь нарушала, и ее, злобно посвистывая, приходилось тормозить.

— Нам все вешки убрали, — сказал после очередного везенья Олег.

Сашка понял, о чем он: Олег запомнил, что дед в деревне говорил. А казалось тогда, что он варенье ест.

— А ты в Бога веришь? — спросил Саша.

Олег хмыкнул.

— У нас снайпер был. Иногда нательный крестик клал в рот перед выстрелом. Говорил, помогает.

— «Русь бредит Богом, красным пламенем, где видно ангелов в дыму…» — вдруг вспомнилось Саше, он произнес эти слова просто и тихо, совсем без чувства: подумав отчего-то о семнадцати стариках в белых рубахах в черной, смурой избе… и дедушка его среди них. — …И ангелов тебе видно?

Олег покрутил головой, и неясно было, что это значит: нет, не видно… нет, не скажу… — или: не то ты спрашиваешь, совсем не то…

Саша заснул в последний вечер минут на сорок, и приснился быстрый сон.

Будто доехал все-таки до бабушки, в деревню. Поспешно выпустил гусей и кур из сарая и звал их за собой, к машине.

Как всегда во сне, была какая-то невнятица: потому что добирался на легковой машине, а во двор въехал на грузовике… или на чем-то с кузовом. И вот Саша торопится, пока бабушка не вышла, — хочет что-то успеть.

Открыл кузов и сбрасывает тела, и они падают так сочно, словно насквозь влажные. Гуси жадно бросаются к тому, что упало, тянут клювами что-то длинное и широко развевают свои белые крылья, гогоча. Куры гусиных крыльев пугаются, испуганно отбегают, а потом снова, голову нагибая, торопятся клюнуть раз, клюнуть другой.

Саша обернулся, а на него бабушка смотрит от порога. И отец сидит на лавочке, курит.

Проснулся и вспомнил, как гусей и кур созывал: «Судсудом, судсудом…»

— Чё, задремал? — спросил Олег. Они в гараже стояли.

Впервые что-то нежное, человеческое почувствовал Саша в его голосе.

…Показалось, наверное.

— Получится, Олег? — спросил хрипло и прокашлялся. Зевнул, раскрыв рот так, что отдалось в пояснице. Потянулся за сигаретами. Выкуривали жуткое количество, по четыре пачки на человека в сутки.

Олег, конечно, не ответил. Он на такие вопросы не отвечал.

— Нет, ты уверен, что Верочка нас не сдаст? — среагировал Олег вопросом на вопрос, он спрашивал об этом в третий, кажется, раз за последние дни.

Они ее тогда высадили у вокзала.

— Я ничего никому не скажу, — сказала Верочка, наклонившись к машине, глядя горячими, сухими глазами на Сашу. — Слышите? Ничего и никому! Я обещаю вам. И простите меня. Я сегодня же уеду в другой город к бабушке. И всё.

Она отдала ключ от своей сарайки Саше — долго и торопливо его отсоединяла от связки других ключей, ноготь обломила…

Уходя, не оборачиваясь, сказала в сердцах:

— Дураки, вас всех убьют!

Вроде слова эти только Сашка слышал.

— Уверен, Олег. Поехали, кстати, флаги заберем.

Доехали до ее дома. Пошли к сараю — откуда-то вылетела дурная дворовая собака, лаяла так, что казалось: вот-вот выхаркнет злой язык свой. Олег прошел мимо, не обращая внимания. Саша хотел пнуть собаку ногой в морду, но она отскочила и взвилась еще пуще.

— Возьми помидорок, что ли, там, — предложил Олег, наклонившись над погребом, где Саша выискивал флаги в ворохе транспарантов, нарукавных повязок, портретов Костенко…

— Держи, — подал банку.

Следом два древка, разборные, пластмассовые, и яркие партийные полотнища.

— Открой, — попросил Олег, когда уселись в машину.

— Усвинячимся сейчас все.

— Хочется что-то. Это ж почти как спирт. Пьянит.

Ехали по ночному городу. Сашка вскрыл банку ножом. Доставал помидоры руками, обтекая едким соком, глотал, наклоняясь над банкой, чтоб не капало на брюки. Помидорки поменьше запускал Олегу в его охотно раскрываемую пасть. Тот жевал, жмурясь и сильно двигая челюстями.

Фары ковыряли ночь, как пьяный скальпель. Олег дурил и катался с дальним светом. Если включали дальний в ответ — наглел и выезжал чуть не на встречную полосу, заставляя спонтанного ночного противника притормаживать.

В квартирке Олега их ждали Венька и девять пацанов из числа местных «союзников» — за вчерашнюю ночь, объехав город, отобрали тех, что постарше, — оторвы, не раз проверенные и веселые. Шаман, Бурый, Дальнобойщик, Паяла, еще несколько…

Больше народу решили не собирать, чтоб случайно не пропа-литься. Оперативники заходили в последние дни ко многим, хамили, но не трогали никого — искали Сашку и честно обещали угробить его.