видят, тем злее становится… Нету выхода вам больше, так.

— Дед, ты опять тут развел свою философию? — усмехаясь, сказал вошедший мужик, хозяин. Он опять был в серой майке и в трико.

— Говорю, трактор стоит с октября, почитай, — живо откликнулся дед. — Не уедут, говорю. И мужиков в деревне — четыре человека вместе со мной. Ждать надо, пока оттает всё.

— Иди себе, шутки твои слышали давно, иди, — хозяин прогонял деда не грубо, но уверенно. Дед и ушел, моргая, — вот-вот то ли заплачет, то ли захихикает.

Хозяйка появилась, улыбнулась сразу так ласково, что от души у всех, кроме Вени, отлегло — Саша, к примеру, очень переживал, как она приветит их. Только Веня наверняка не думал об этом.

— Что ж ты посушиться ребятам не предложил? — накинулась она на мужа. — Видишь, у всех ноги сырые?

— А кто им не дает-то?

Скоро Верочке тазик с горячей водой, чем-то терпко и сладко пахнущий, поднесли — ноженьки отогревать, — она даже отказываться не стала, опустила пяточки, блаженно подрагивая, в кипяток.

Пацаны добросовестно сдали носки — им взамен шерстяные принесли, рваные в основном, но зато по два на каждую ногу, колючие и теплые.

Жаркую сковороду картошки подали, Олег выпотрошил пакет, привезенный из города, банок с красивыми боками навскрывал, щедро нарезал сыра и колбасы, водки предложил хозяину, тот ответил кратко:

— А то нет.

Для хозяйки, не спрашивая, вина открыл.

— Бог с вами, ребята, я уж и не помню, что это такое. Бутылка-то какая красивая.

— А дедушка? — спросил Саша. — Дедушку пригласить?

— А как же без деда-то, — ответил хозяин. Сходил, позвал.

Дед сидел за столом тихий, ел мало, ни на кого не смотрел.

После третьей рюмочки все, как водится, оживились, правда, хозяйка так свое красное крепленое и не допила: «Мне и так весело», — говорила приветливо и губы смачивала только, красиво жмурясь. Было видно, что ей просто жаль на себя одну такой редкий напиток переводить. Лучше кого угостить.

Говорили что-то незатейливое. Саша признался, что к бабушке его едут, сразу выискались общие знакомые — все-таки соседняя деревня. Даже какие-то дальние родственники обнаружились.

Только дедушка скоро ушел, ничего больше не сказав, да Позик, приметил Саша, загрустил опять.

— Ты чего, Позик? — склонившись к нему, спросил Саша негромко.

— Цветы забыл полить, — говорит.

Они спали в одной комнате, на полу, накрытые кто одеялами, кто старыми покрывалами, — не в обиде, раздобревшие от ужина, в хорошем настрое.

Утром проморозились в ледяном нужнике на заднем дворе, влетали в дом легкие, с чистыми глазами.

Чаевничали поочередно — хозяйка с самого утра куда-то ушла, хозяин что-то в сарае постукивал, куры кудахтали недовольно. Дедушка не вставал, кряхтел иногда, переворачиваясь, — слышно было.

Сашка щелкнул телевизором и сразу угодил на новости.

— А это ведь программа… как его… друга Костенко, — оживился Веня.

Программу, однако, вела какая-то незнакомая девушка со строгим лицом.

Сюжеты были привычные и часто бестолковые — там позаседали, тут переназначили кого-то, там привычно лопнула труба и еще что-то воспламенилось, и три района то ли без тепла, то ли без света, то ли без того и второго, и младенцев эвакуируют из ледяного роддома. Никто уже не удивлялся давно. Особо поганые натуры только цедили лениво: «И раньше точно то же самое было, только скрывали». Надо же что-то говорить…

Все это вяло перекатывал в голове Саша, глядя в экран, прихлебывая чаек, и так и застыл с этим чайком в глотке, когда увидел на экране мертвое лицо Леши Рогова.

Спустя мгновение, наконец, услышал то, что говорит ведущая.

«Член политсовета “Союза созидающих” Алексей Рогов найден мертвым под балконом собственного дома. Соседи утверждают, что в тот момент, когда Алексей выбросился или был выброшен из окна, в его квартире находились посторонние люди. Один из соседей Рогова, отказавшийся назвать свое имя, утверждает, что слышал, как пришедшие к нему за час до трагических событий представились работниками Федеральной службы безопасности. Знаменательно, — продолжала ведущая, — что трое людей в штатском, вышедшие из квартиры Рогова, осмотрели его труп на асфальте и только после этого уехали на машине, стоявшей тут же, во дворе. Соседи записали номер автомобиля. Мы проверили его и выяснили, что автомобиль с подобными номерами числится за городским управлением Федеральной службы безопасности. Пресс-служба ФСБ комментировать данный факт отказалась».

Все сидели недвижимо, глядя на экран. Кряхтя, прошел дед на улицу, но никто не обернулся.

«Сегодня же в Москве, в подъезде собственного дома был убит член политсовета “Союза созидающих” Константин Соловый. Ему нанесены множественные колото-резаные ранения, оказавшиеся смертельными. Наши корреспонденты сообщают, что в течение последних полутора суток в нескольких регионах России неизвестные люди совершили ряд нападений на комиссаров партии “Союз созидающих”. Несколько членов партии в настоящее время находятся в больницах с травмами разной тяжести… Напомним, что в четверг, на открытии здания нового театра, одна из руководителей партии “Союз созидающих”, Яна Шаронова, совершила хулиганские действия в отношении главы государства…»

Прошел уже знакомый видеоряд, Саша вновь увидел Яну — волосы ее были причесаны вгладь, что делало лицо особенно тонким и беззащитным…

Затем появилась ведущая, улыбнувшись, сообщила, что это был последний выпуск их новостной программы, и поблагодарила всех, кто был с ними все эти годы.

…Минуту молчали.

Саша вышел на улицу, стоял под тихим снежком.

Следом появился Матвей.

— Как они обиделись за эту обоссанную морду… — сказал Саша.

Матвей не ответил. Попросил сигарету.

Вдыхая дым, втягивал щеки в жесткой щетине — открывались красивые, яркие скулы, острые и костистые. Двигался кадык, словно Матвей хотел что-то проглотить, живое и рвущееся наружу.

— Едем обратно, Саш.

Хозяин вывел лошадь с испуганными глазами.

— Вот у нас свой трактор есть. Любые снега нипочем, — сказал хмуро.