— Пурга? — с затаенной тревогой спросил Павлов, встретившись глазами с замполитом.

— Нет еще, — Ветров прислушивался, зажимая ладонью плечо. — Вот когда снег двинет сплошной лавиной, вот тогда…

— А что с плечом?

— В такую вот непогоду ноет, окаянное. Будто гвоздь в него всадили! — Валентин Петрович морщится сильнее, но уже не от боли, а от воспоминаний. Сколько бы натворил тогда самосвал, не окажись в том месте Ветров! Неудачно поставленный самосвал угрожающе сползал с сопки, а рядом детишки играли и среди них сын незадачливого шофера. До сих пор не помнит Валентин Петрович, что он крикнул матросам. Помнит только, что первым подставил плечо, и на него ударом навалилась заляпанная раствором машина, помнит свистящее кряхтенье подоспевших к нему матросов… С тех пор плечо и ноет. Он сильнее сжимает его и прислушивается: — Гудит, похоже, по-настоящему.

— Пора выключать Нижнюю, — осторожно напомнил Рыбчевский и вопросительно поглядел на командира.

За стенами установился равномерный, заунывный гул, как у самолета, набравшего высоту. Окна и двери комнаты дежурного залепило окончательно.

— Нижнюю, Нижнюю… — повторил Ветров название улицы поселка. — Прохлопали летом с Нижней, теперь людей придется мучить.

Павлов вспомнил, что только на Нижней электропроводка висит на столбах — на других улицах ее успели упрятать под землю, — потому так и опасна эта Нижняя: вдруг порвет провода? Вдруг кто-то выйдет из дома?.. Рисковать нельзя. Конечно, нелегко придется тем, кто там живет. Нет тока — нет тепла, света, нет воды. Каково будет людям с керосинками, со свечами да с накинутыми на плечи одеялами?..

— Выключить Нижнюю! — бросил он сердито, будто негодовал на себя, что не может найти другого решения. И тут же дал себе зарок: «Кровь из носа, а за лето кабели спустим под землю!»

Прошел еще час. Дома, дороги, столбы — буквально все утонуло в снегу. Пурга обретала свою полную силу. Ее свирепый вой уже дошел до верхней ноты, и тянулась эта нота бесконечно долго.

— Как певец из флотского ансамбля! — невесело пошутил Рыбчевский.

Ветер рывками валил сплошную снежную стену. Та не поддавалась, старалась выпрямиться, стать в полный рост, но ветер остервенело ее пригибал и, похоже, был близок к успеху. Борьба была ожесточенной и с каждой минутой становилась злее, беспощаднее. А может, они вместе сговорились испытать человека? Усомнились в его стойкости? Вот они с гнусным хохотом начали выдавливать окна, гулкими шагами затопали по крышам, срывая железо, подбрасывая и кружась с ним в бесовском танце, а потом, вдоволь наигравшись, швыряли его о землю.

Длинный, резкий, будоражащий душу телефонный звонок:

— Докладывает Винокуров. Пропал матрос Митин. Видела полчаса назад… Разрешите высылать лыжников и самому возглавить поиск?

«Вот оно — начинается!..» В груди будто оборвалось. Павлову припомнилось назидание Терехова: «В пургу для вас главное — выжить. А выжить — это не потерять ни одного человека».

— Кто командует лыжниками? — как можно спокойнее спросил Павлов.

— Мичман Чулькин.

— Высылайте! Но сначала обшарьте сопку, что у камбуза, и овраг. Напомните морякам, чтоб крепче держались за трос. Чулькина подменять не надо. Сам справится. — Опустив руку на рычаг телефона, Павлов чуть задержал его. Теперь надо докладывать наверх.

Жилина на месте не оказалось. Павлов набрал номер Панкратова. Ему почудилось, что диск щелкает визгливо, жалобно, враждебно.

— Так. Понял, — услышал он невозмутимый голос адмирала. — Как говорится, первый прокол. Найти во что бы то ни стало! Передаю трубку начальнику политотдела…

— Чулькин ищет? — простуженно прохрипел Терехов и, не дожидаясь ответа, сказал: — Найдет. Только не дергайте его часто… Да-а, что с ужином для караула? Что с елками?

«Батюшки!.. — Павлов словно очнулся. — Ведь сегодня Новый год!»

— Ужин повезем на вездеходе, — доложил он. — А елку готовили целую неделю… Если пурга позволит, проведем, как наметили.

— Что значит, если позволит? — донеслись недовольные слова Терехова. — Пурги испугались?.. Делайте все, как наметили. Это людей успокоит. А самое главное — Митин.

Жилин вскоре позвонил сам.

— У меня было предчувствие… — говорил он сдавленно, будто ему стиснуло горло. — Боюсь, вы не понимаете, чем это пахнет!

Потянулись томительные минуты ожидания, хотя Винокуров и позванивал: «Поиск продолжается. Пока ничего…» Пока ничего!..

— Товарищ командир, нашли! — доложил он к ночи, еле подавляя волнение. — Жив-здоров, только сильно замерз. Выбрасывал мусор и скатился в овраг. Еле откопали.

— Благодарю тех, кто помог товарищу, — скрывая радостное облегчение, бросил в трубку Павлов. — Подумайте, кого стоит за это поощрить, а главное — впредь лучше смотрите за людьми! Валентин Петрович, — обернувшись к Ветрову, добавил он, — расскажите-ка о Митине по трансляции. В назидание, разумеется.

— Поздравляю с «находкой», — отозвался на звонок Павлова Жилин. Чувствовалось, что дышать ему стало легче, голос обрел прежний металл. — Адмиралу доложу сам.

Буйство стихии тем временем нарастало. Небо гудело и выло, как стая голодных волков.

Павлов, давно отвыкший от крутого норова тихоокеанской погоды, с опаской поглядывал на телефон, словно от его треска возникали ее каверзы. Глухой, нудный сигнал аппарата то и дело заставлял его вздрагивать.

— На катерах оборвало швартовы! — виновато, как если бы это случилось по его недосмотру, доложил Самойленко. — Вездеход наготове…

Напоминание излишне. Павлов и сам понимает, что сейчас его место только на пирсе.

— Вениамин Ефимович, остаетесь за меня! — бросает он Рыбчевскому, натягивая шапку на уши. — А вы, Валентин Петрович, пробирайтесь в клуб. Новогодний вечер надо провести в любом случае. Коли не управлюсь, поздравьте моряков от моего имени.

— Все сделаю. — Ветров тоже затягивает молнии на штормовой куртке и опускает на глаза капюшон. — Только, если сможете, постарайтесь сами. Будем ждать до последнего.

— Учту.

Как добрались до берега, Павлов толком бы не объяснил. И фары, и прожектор вездехода не пробивали снежную завесу. Водитель вел ловкую гусеничную машину по одному ему известным приметам. Когда наконец дотащились до стенки, снег забивал глаза, лез в рот, в нос, перехватывало дыхание. Едва можно было разглядеть, что творится всего в двух-трех метрах вокруг.

Боковой северо-восточный шквал оторвал связку катеров-торпедоловов от пирса и привалил их носами к прибрежным камням. Дело, должно быть, складывалось плохо.

Но капитан третьего ранга Власенко, небольшого роста офицер, на плечах которого лежала забота о катерах, складывая ладони в рупор, кричал Павлову, с трудом перебравшемуся к нему на катер:

— Завел концы на плавдок! Теперь катера больше не отваливает.

— Правильно… А дальше? Ведь они сильно прижаты.

— Пробовали отжаться своими шпилями, но против этого ветра силенок не хватает…

Павлов с Власенко низко пригибали головы, изо всех сил цеплялись за катерные поручни — стоит чуть-чуть расслабиться, и мгновенно полетишь за борт. Сквозь белесую мглу пробивалось какое-то слабое мерцание. Боясь, что это ему только кажется, Павлов прокричал Власенко:

— Что за огни?

— Стоя-о-о-ик у о-о-о а-а-а! — ответил тот.

До предела обостренным чутьем Павлов перевел это так: «Сторожевик у соседнего причала!» — и его осенило: сторожевик этот может выручить, если возьмет наши концы и оттащит связку катеров от камней. Он жестом предложил Власенко следовать за собой.

Опять карабкались на пирс, к телефону, преодолевая яростную упругость ветра, опять