Капитан второго ранга Павлов летел к новому месту службы. Он приник к холодному иллюминатору, старался что-то разглядеть, но под крылом самолета в неясной дымке проступали лишь нескончаемые снега да иногда мелькали тусклые редкие огоньки, настолько редкие, что сама собой рождалась мысль о необжитости, об отдаленности этого края.

«Поди, тоскливо им…» — Павлов опять взглянул на огоньки-одиночки, зябко съежился и, нажав кнопку, резко откинулся в кресле. Ровный, монотонный гул моторов навевал воспоминания, приглашал поразмышлять, представить свое будущее.

Ехал он сменить командира, отслужившего тут положенные годы. Необъятный океан, суровый климат, своеобразный морской театр… Это не страшило. Хотелось вновь себя испытать, узнать, годятся ли здесь опыт и знания, накопленные прежде. А послужить ему довелось на разных флотах, в разных соединениях. И теперь в его памяти сменялись один за другим эпизоды из прошлого.

Последние годы Павлов командовал моряками, готовившими кораблям противолодочное оружие. Там, на Балтике, жизнь заставила его сойти с корабля на берег и заняться совсем новым для него делом. Случилось это после многих лет плавания, после въевшейся в плоть и кровь привычки к корабельной службе. Пришлось переучиваться, многое переосмысливать, чтобы в короткий срок стать оружейником, на которого можно положиться. Было трудно, особенно на первых порах, и лишь потом появились уверенность, удовлетворение. Правда, прибавилось и седины…

Перевод на Тихоокеанский флот вновь отрывал Павлова от того, во что он вложил душу, но это была служебная необходимость, хорошо ему понятная.

Здесь он уже служил: окончил во Владивостоке училище и в благословенную лейтенантскую пору вдоль и поперек поутюжил Тихий океан. Тогда его корабль базировался в Приморье, как-никак на юге, на сорок третьей параллели, которая, если по карте вести пальцем на запад от Владивостока, приводит прямехонько в Черное море, в субтропики. В дальневосточных «субтропиках» Павлов тогда отморозил себе уши, но, как и все, считал, что служит на юге.

Теперь ему доставался Север, но и Север на Дальневосточье понятие относительное: Совгавань, Сахалин — тоже Север, а все, что на карте выше, то уже Крайний Север. Тут счет не по широтам, тут счет по сложностям бытия…

По возрасту Павлову предстояло еще служить и служить, но, наверное, уже только здесь, на Дальнем Востоке. Об этом он думал еще до отъезда. Когда прощались, друзья интересовались его планами на будущее, и Павлов шутливо пропел им в ответ слова известной песни: «…и на Тихом океане свой закончили поход».

Вспомнив однополчан, он тяжело вздохнул. Провожая его в аэропорт, они запрудили вечернюю улицу, удивляя шумом редких прохожих. Напутствия, пожелания, объятия. Хорошо хоть темнота скрыла тогда повлажневшие глаза…

Павлов стал поглядывать на часы. Ленивые стрелки словно цеплялись за цифры, никак не хотели спешить, только золотистая секундная ниточка, неутомимо вздрагивая, крутила свои бесчисленные обороты.

Пассажиры благодушно дремали. В соседнем кресле в неудобной позе, тихо посапывая, спал смуглолицый мужчина. Он часто ворочался с боку на бок, постанывал, а то мило улыбался, как ребенок, получивший пеструю игрушку.

«Что ему видится? Жаркий ялтинский пляж? Тихие зори Псковщины? Белые ночи Ленинграда?.. Это непременно что-то светлое, теплое, близкое. А сам он кто? Возвращающийся из отпуска рыбак? Штурман с торгаша? Геолог? А может, военный?.. Скорее всего, военный: улыбается, а губы властные и на переносице вон какая упрямая складка…»

Пряный запах дорогого табака, исходивший от соседа, почему-то раздражал, мешал Павлову сосредоточиться, вспомнить что-то важное. Казалось, стоит только чуть-чуть напрячь память — и оно всплывет, но подкрадывалась новая табачная волна, и все сразу ускользало, таяло. Сверлил назойливый вопрос: «Что он курит? «Золотое руно»? Нет, пожалуй, что-то покрепче… О черт, не все ли равно!»

Сосед тем временем неожиданно проснулся. Некоторое время осоловело озирался, потом уставился сонными глазами в иллюминатор.

— Подлетаем, — хрипло произнес он, потягиваясь. — Скоро дома будем.

«Дома… — усмехнулся Павлов, всматриваясь в кромешную тьму. — Знать бы только, какой он, этот дом?»

— В наших краях впервые?

— На кораблях заглядывал.

— И зимой? — Сосед поддерживал беседу, разминая онемевшую руку.

— Больше летом.

— Не то! — убежденно проговорил мужчина. — У нас считают не сколько лет прожил, а сколько зим.

— Что так? — Павлов с любопытством взглянул на соседа.

Тот не спешил с ответом. Порывшись, достал начатую пачку сигарет, постучал по ней, снова засунул в карман и только тогда обратился к Павлову:

— Как вы думаете, где больше всего выпадает снега? — Уголки его губ слегка подрагивали.

Павлов улыбнулся: так обычно спрашивает учитель, наперед зная, что поставит ученика в тупик.

— Если не ошибаюсь, больше всего снега выпадает в некоторых местах Индии…

— Верно, в Кашмире, — живо подхватил собеседник, словно обрадовался, что встретил сведущего человека. — А мы, между прочим, на втором месте. Но это далеко не все… — Он снова помедлил и как бы вскользь добавил: — Потрясывает иногда. Знаете, что это такое?

— Наслышан.

— Этого мало. Вот подрожите баллах эдак на пяти, тогда узнаете… У меня в комнате своя шкала: если затрясло в телевизор подъехал к дивану — значит, три балла, если к середине комнаты — все пять будут.

— Хватит, напугаете, — пошутил Павлов. Он и верно не слышал о ходячих телевизорах, определяющих силу землетрясения. — Однако по вашему виду не скажешь, что здесь так страшно.

— То по моему. А вы спросите у моей жены! — Сосед произнес это с неожиданной серьезностью, даже как-то сразу замкнулся.

Установилось молчание. Слышно было, как пели свою бесконечную песню моторы да мерно шуршали вентиляторы, лаская пассажиров прохладой.