«Не уйдешь!» Белая вспышка. Попадание!

Нравится Городкову участвовать в такой вот проверке, которая называется — «на качалке». Торпеду подняли на высокую станину, посылают ей импульсы, вроде от подводной лодки, да глядят, как она ищет, как у нее с чутьем, ну и как кусается. Ищет цепко, нашла скоро, разнесла в клочья. Что ни говори, знатная эта торпеда.

Вот уже третий год, как он на берегу командует торпедистами, и, все считают, командует неплохо. Любит Городков копаться в технике, уважают его матросы за это, а еще за то, что он и матросов любит, хоть и строг, требователен.

Юрия Городкова сызмальства считали прямодушным, справедливым и добрым. Позже, в училище, на службе, ему внушали: чтобы требовать крепче, надо дело свое знать до винтика. Только став старшим офицером, капитаном третьего ранга, наконец Городков почувствовал, что обрел оба этих первейших командирских качества. До этого он вволю наплавался на кораблях в должностях командиров «БЧ», а когда предложили стать старпомом — не пожелал: привязался к торпедам, мечтал идти по этой специальности. И тут как раз Николаенко предложил: «Иди ко мне торпеды готовить». Не долго думая, пошел. Техника интересная, да и Лиля обрадовалась. Уж больно мучительно переживала она разлуки, а последние годы они становились чаще, длиннее, тягостнее. Дважды возвращался, а дом пустой — Лиля в Ленинграде. Только ключ с запиской и вручала ему соседка, пряча жалостливые глаза. Теперь ничего. Хоть и мытарится с торпедами от зари до зари, но и дом неподалеку.

«Впервые собрался встретить Новый год с женой, так, пожалуйста, пурга заявилась!» — с огорчением вспоминал минувший вечер Городков. Однако сегодня ему кручиниться никак нельзя, сегодня ему надо готовить практические торпеды. Противолодочные, сложные, и ходить они будут довольно глубоко.

Торпеды разложены по цеху, рядом — приборы, пульты, стенды. Работа кипит. По душе она Городкову, сильно по душе. Недавно сдавал экзамены — первый класс подтвердил, надо обязательно мастером стать.

Все бы хорошо, да вот Самойленко… Заместитель. «Дальновидный» — дальше некуда! В училище показал какие-то необыкновенные задатки и с ходу попал в центральное учреждение. Потолкался там, пообтерся, понял, что козырей для карьеры маловато, и подался сюда, на Крайний Север. Желание как будто благое — молод, полон сил. Но здесь он так увлекся подготовкой в академию, что на службу и времени не остается. Городков ему уже высказал, как он смотрит на такую «космическую дальновидность». Поначалу помогло, теперь, видно, новая беседа требуется.

Да, нынче придется попотеть. И за практическими торпедами следи, и за боевыми следи, за всем следи. Практическими можно было бы заниматься Самойленко, но как на него станешь надеяться: вон, зажал в руках книжицу, сам вроде приборами интересуется, а губы шепчут что-то похожее на «дис из э тейбл». Нет, глаз да глаз всюду нужен. У Городкова так поставлено: кто бы чего ни сделал — только ему показывай. Пока не поглядит, пока не пощупает — не поверит, что сработано как надо. Так Рыбчевский учит; «Пока свой глаз не вставишь, ни за что не доверяй!» Вот он и «вставляет» свой глаз буквально во все, что делается в цехе. Оттого и результаты есть. В прошлом году отстрелялись почти без помарок. Одна маленькая помарочка, правда, была, однако такая маленькая, что даже строгая комиссия прошла мимо нее.

Городкову и самому нравится за всем доглядывать: «Товарищ капитан третьего ранга, посмотрите перекладку рулей!», «Товарищ капитан третьего ранга, взгляните на световой прибор…» Зовут, показывают, стараются, чтобы все было в ажуре. Уже профессором за глаза называют. Что ни говори, приятно, когда тебя признают!

Сегодня новый командир собирается пожаловать. Как-то с ним служба пойдет?.. С Николаенко шла хорошо. Тому лишь бы порядок был да чтоб торпеды не тонули. Офицерам так и внушал: «Вы должны работать, я — командовать!» Что, разве плохо командовал? Дай бог каждому! Во всяком случае, работать не мешал… Говорят, новый в торпедах и в противолодочных ракетах лучше Николаенко разбирается. Может, помогать будет? Не станет отрывать матросов на всякие хознадобности?.. Ага, вот и он. Легок на помине!

По цеху неторопливо шли Павлов и Рыбчевский. Городков ринулся было представляться, но Павлов поднял руку:

— Продолжайте работать. Мы тут у вас побудем немного.

Крайнюю торпеду всем расчетом обступили матросы. Двое из них, проверяя изоляцию цепей, усердно орудовали черной машинкой, а та взвизгивала, будто собачонка, и словно жаловалась на целость электрической проводки. Кряжистый матрос натруженной рукой крутил рукоятку, зорко наблюдая за прибором. Его товарищ прикладывал штырьки к разным клеммам и сосредоточенно сопел. Еще один матрос, по виду уроженец Кавказа, перебирал инструмент, сложенный горкой на столике, похоже, он никак не находил того, что искал. Остальные моряки то и дело заглядывали внутрь торпеды и что-то там подкручивали, подтягивали, подсоединяли. Все это делалось неторопливо, спокойно, невозмутимо, но как- то разобщенно, что ли…

Командир расчета мичман Молоканов стоял поодаль, опираясь локтем на толстую книжку, лежавшую на подоконнике, видимо, инструкцию, поблескивал золотым зубом и лениво поглядывал на своих подчиненных. Казалось, его совсем не интересовало, чем они тут занимались. Дескать, сами знают, что делать, а когда дойдет до важного, он быстро возьмет все в свои руки.

Дальше, за Молокановым, прохаживался туда-сюда капитан-лейтенант с чуть длинноватыми против других волосами. Судя по всему, как и Молоканов, он без особого внимания наблюдал за тем, что происходило. Губы его шевелились, он часто вскидывал глаза к потолку, словно что-то усердно вспоминал.

И лишь один Городков был в непрестанном движении, лишь ему одному все было интересно. Он появлялся то у торпед, то там, где готовили зарядные отделения, — принимал готовую работу или часть ее, указывал, что не так или не совсем так.

— Всюду поспевает! — одобрительно кивнул Рыбчевский на Городкова.

— Почти как Фигаро, — сухо заметил Павлов.

Рыбчевский не понял, как командир относится к Фигаро, взявшемуся за приготовление торпед, и на всякий случай спросил:

— Разве это плохо?..

Павлов к чему-то прислушивался и ответил не сразу. Рыбчевский тоже прислушался: за стеной, что слева, приглушенно завыла пурга, хоть так, вполголоса, но все еще не унималась.

— Что такое хорошо и что такое плохо? — вопросом отозвался Павлов. — Хорошо, что Городков знает торпеды, умеет с ними обращаться и, как Фигаро, всюду поспевает. Ну… — Он сделал паузу, подыскивая слова: — Ну а плохо? Плохо, что Городков таким образом выключает из работы своего зама, даже командиров расчетов. Это скажется при первом же случае. Представьте себе — Городков заболел. Что тогда?

Рыбчевский не мог представить себе занемогшего Городкова: за два года, что тот служил здесь, болезни его не трогали, даже самый пустячный насморк обходил стороной.

— А я для чего? — тем не менее указал он на возможный выход из гипотетической ситуации.

— Не то, Вениамин Ефимович. Не буду ничего объяснять, но такой порядок надо менять раз и навсегда. Давайте-ка в перерыве скажем об этом торпедистам, распорядитесь на этот счет, пожалуйста.