Я чуть-чуть отодвинулась.
— Но если я стану просить о таком союзе, выступите ли вы против меня?
Я заставила себя трезво все обдумать и взвесить возможные выгоды. Хотела, чтобы политические соображения взяли верх над моими смятенными чувствами.
— Да нет, выступать против я не стану.
У меня не было и тени сомнений в том, что эти анжуйцы оставят свой след на карте Европы. А если Анри унаследовал хотя бы частично обаяние и таланты отца, он станет моей дочери куда более достойным мужем, чем был для меня Людовик.
— Нет-нет, против вас я не выступлю. Такому союзу моя поддержка обеспечена.
Увидела, как в его глазах зажглись торжествующие огоньки, и с усилием отвернулась. Не было полной уверенности, что в моих глазах не отражается та боль, что пронзила мое сердце, а я не хотела, чтобы он это видел. Этому мужчине я не должна показать ни малейшей слабости.
— Элеонора, я огорчил вас? — В его голосе снова послышалась нежность. Одной рукой он взял меня за подбородок и заставил повернуться к нему. — Кажется, огорчил. Позвольте, я снова доставлю вам радость. И себе тоже.
Я взглянула опять на его тонкие черты, увидела в глазах безоговорочное восхищение. Мурашки пробежали у меня по спине.
— Я хочу вас, Элеонора, а в этот миг мое желание и ваше удовольствие важнее, чем устройство будущего моего сына.
Я никогда не смогу полностью ему доверять. Это было бы непростительной глупостью. Но в этот миг…
— Так докажите мне.
Знают ли те, кто нас окружает? Подозревают? Думаю, что нет. Мы были очень осторожны. Никакие скандальные слухи не витали в воздухе. Мы оба постигли науку скрытности и, разумеется, были не настолько глупы, чтобы уединяться, когда вокруг были люди. А рядом все время были мои дамы, часто Аэлита, иногда и Анри. Я же была просто графиней Пуату, которая наслаждалась гостеприимством родного крова и заботой своего сенешаля. Любая сплетня о нашей связи навлечет на наши головы непоправимые бедствия. Можно пережить, если станет известно о любовной связи людей высокого происхождения, только не королевы Франции и графа Анжуйского.
Этому должен был наступить конец. Аэлита уже отбыла к своему Раулю с ворохом сплетен, предназначенных только для его ушей. Мне нужно было ехать дальше, на юг Аквитании, а затем возвращаться в другую жизнь, в Париж, где я была королевой Франции. Жоффруа собирался в Анжу: там шло брожение, грозившее перерасти в мятеж.
Мы знали, что это должно закончиться, с самого начала понимали, но нам не хотелось расставаться со слезами на глазах. Не будет ни слез, ни вздохов, ни горящих страстью взглядов. Мое расставание со своим сенешалем не даст трубадурам пищи для жалобных баллад о неразделенной любви. Прощались при многочисленных свидетелях. И никто из окружающих не смог бы придраться ни к единому слову, сказанному нами на прорицание — все слова были тщательно взвешены и звучали так, как положено. Граф слегка прикоснулся губами к моей руке, затем помог мне сесть в дорожные носилки и подстелил подушки для вящего удобства. Вручил мне кипу документов — всевозможные указы и записи, касающиеся управления Пуату.
— Да пребудет с вами Бог, госпожа. — Он отступил на шаг и поклонился; солнце позолотило его рыжеватую шевелюру. — К концу года я буду в Париже, дабы обсудить тот политический вопрос, о котором мы с вами говорили.
— Превосходно. Это, как я полагаю, правильное решение. Так я и скажу Его величеству королю.
Он подал знак моему кортежу отправляться, я задернула кожаные занавеси носилок. При этом мешочек с документами едва не соскользнул с моих колен, но я поглядывала на него и успела вовремя подхватить. В мешочке лежал самоцвет (не рубин: у Жоффруа вкус был более тонким, чем у Людовика), вместе с запиской, которая представляла опасность, в отличие от поведения графа на людях.
Я вдумалась в эти слова и поразмыслила о том, что было. Я не полюбила графа Анжуйского. Я желала его, привечала его, но любви к нему у меня не было. Он доставлял мне радость, я ценила его внимание, получала невыразимое удовольствие от его тела, обладавшего мною — да, все это было. Но сердце мое ему не принадлежало. Наверное, мы были из одного теста — оба эгоистичны, оба искали выгод для себя. Аэлита пожертвовала всем ради любви. Я бы ради анжуйца всем не пожертвовала. Мне было с ним хорошо, без него я стану скучать, но жизнь моя без него не рухнет.
И вдруг к горлу подступило рыдание. Я сжала в пальцах изумруд, волшебный камень, который охранял владельца от болезней и помрачения рассудка. Возможно, я все-таки немножко любила графа. Душа моя все же горевала по нему. Я запрятала изумруд подальше в дорожный сундучок, справившись с желанием надеть цепочку с самоцветом на грудь. Это было бы слишком глупо. Что толку сокрушаться о несбыточном? Ничего хорошего из этого не выйдет.
Тут у меня перед глазами неожиданно всплыла маленькая сценка — расставание с сыном Жоффруа. Я вспомнила, как он смотрел на меня.
Он держался важно, строго соблюдал при прощании привитые ему хорошие манеры. За хлопотами сборов я позабыла в своей комнате шкатулку с документами. Опередив Агнессу, Анри устремился вверх по лестнице и принес шкатулку мне, подал учтиво, несмотря на то, что запыхался от бега, слегка поклонился, и я улыбнулась ему с благодарностью. Он не улыбнулся в ответ.
— Прощай, Анри, — проговорила я, протягивая ему руку.
Он поцеловал мои пальцы.
— Бог да хранит вас в дороге, госпожа.
Что же я разглядела в его глазах? Кажется, какое-то встревожившее меня понимание. Догадки. Подозревал ли он, что у меня роман с его отцом? Не думаю, однако… Я чувствовала, что он оценивает меня, но не была уверена, к каким же выводам он пришел. Губы у него были плотно сжаты, без улыбки, а глаза смотрели на меня спокойно, даже строго. Я догадалась, что он старательно сдерживает какие-то сильные чувства. Но, что бы он там ни думал, от меня он эти чувства таил.
Быть может, он испытывал ко мне неприязнь?
Я слегка пожала плечами. Вряд ли мне стоило над этим задумываться.
— Я желаю тебе всяческого добра, Анри, если дороги наши больше не пересекутся.
— Они непременно пересекутся, госпожа.
— Ты так уверен в этом? Откуда ты можешь это знать?
— Я знаю. Так должно случиться.
Меня поразила прозвучавшая в его словах неколебимая уверенность.
По здравом размышлении я подарил а, Анри одного из своих белых кречетов, раз уж ими он восхищался больше, чем мною. На его серьезном лице сразу же заиграла широкая улыбка, и от восторга он едва нашел слова благодарности. Отчего это я считала его загадочным? Анри был еще совсем мальчишкой, он жил в мире надежд и опасений, которые кружат в юности над нашей головой — как и ушат холодной воды, который прольется, когда мы ожидаем этого меньше всего.
Глава десятая
Меня ожидал дворец Сите — мрачное горбатое чудище, готовое втянуть меня в свою утробу. Погожие деньки остались позади, моросил дождь, царила сырость, и это вполне отвечало моему настроению. В моих покоях все отсырело, стало склизким, словно меня здесь не было давным-давно, а не просто несколько недель. Какие новые подвиги благочестия свершил Людовик в мое отсутствие? Быть может, переехал на жительство в хижину отшельника на берегах Сены? Как мне доложили, король находился в соборе Нотр-
