симпатичную общительную студентку, и та без колебаний согласилась. И вдруг через несколько дней Мервина позвали к телефону. Это был приехавший в Гагры Алексей. Он пригласил Мервина выпить по бокалу шампанского в парке недалеко от гостиницы. Их встреча под покровом сумерек и оглушительное кваканье лягушек была короткой, но деловой. Алексей, как всегда элегантный и степенный, сердечно поздоровался с Мервином. Свободен ли Мервин вечером? Отлично. Они договорились встретиться позже, в девять часов в гостинице, Алексей тут же попрощался и уверенно зашагал по хрустящему гравию.
Мервин не рассчитывал, что их встреча будет приятной, и не ошибся. Алексей представил Мервина своему «боссу», Александру Федоровичу Соколову. Это оказался пожилой грузный человек в мешковатом отечественном костюме и дешевых сандалиях. Соколов был явно профессионалом старой школы КГБ и с нескрываемым презрением относился к своему младшему фатоватому помощнику и к пришедшему с ним избалованному иностранному юноше.
Алексей приступил к делу с полной серьезностью. Он говорил о «карьере» Мервина, о его «намерениях», о том, что Советский Союз является «единственным в мире свободным и справедливым обществом». Наверняка знакомый с досье, составленным в КГБ, Соколов угрюмо заметил, что отец Мервина был настолько беден, что даже не знал вкуса вина. Неужели Мервин не хочет воспользоваться возможностью отомстить системе, которая так угнетала его отца? Очевидно, подумал Мервин, в записи КГБ не попали сведения о выпитых его отцом галлонах пива и ящиках виски.
Через два часа посыпались угрозы.
— Нам известно, — строго предупредил Алексей, — о твоих аморальных связях. — Если об этом станет известно комсомольской организации, — проворчал Соколов, — в газетах поднимется большая шумиха, и вас с позором исключат из университета и выгонят из страны.
«Ну, это уж полная ерунда», — подумал Мервин. Этих так называемых «аморальных связей» было всего несколько — единственное посещение публичного дома в обществе Вадима, Нина из Бухары, девушка на даче дядюшки Вадима, и еще одна девушка, которая жила в странном круглом доме около Министерства внешней торговли в Москве, да студентка в Гаграх. Все это были весьма скромные шалости, особенно по сравнению с выходками Валерия Шейна и даже Вадима.
— Пора вам сказать окончательно: да или нет? — Алексей и Соколов выжидающе смотрели на Мервина.
— Тогда мой ответ будет — нет, — сказал он. — Ничто не убедит меня работать против моей страны.
В ту ночь, сидя на кровати и обдумывая возможные последствия своего отказа, Мервин понял, что медлить нельзя. Скандала он не боялся, но КГБ мог добраться до его друзей. Ему приходилось слышать о сфабрикованных обвинениях, подстроенных несчастных случаях, арестах за хулиганство, лишение прописки. Он решил упаковать вещи, первым же рейсом вернуться в Москву и покинуть Советский Союз, возможно — навсегда.
Но это было не так просто. Несколько дней после возвращения Мервина в Москву ему звонил Алексей с попытками помириться. Он уверял моего отца, что на самом верху было принято решение больше не предлагать ему известной работы. Под предлогом, что у него есть новости для Мервина, Алексей даже уговорил его еще раз пообедать в ресторане.
— Помнишь, ты говорил мне об Ольге Всеволодовне Ивинской? — небрежно заговорил Алексей, когда они приступили к обеду, возможно их последнему. — Так вот, ее только что арестовали по обвинению в контрабанде. Она занималась торговлей свободной валютой и другими сомнительными делишками. Она полностью испорченный человек.
Алексей продолжал есть, а Мервин ошеломленно уставился в свою тарелку.
— Я же говорил тебе, что это плохая семья, — продолжал Алексей. — На твоем месте я держался бы от них подальше.
Потрясенный Мервин смотрел, как Алексей снова спокойно наполнил свой бокал. Его лицо было безучастным. Через две недели после ареста Ольги забрали и Ирину, прямо с больничной койки, и отвезли для допроса на Лубянку. Вскоре Ирина, страстная поклонница балета и тонкая ценительница искусства, была осуждена на три года и хлебнула лагерного лиха вместе с матерью. Больше Мервин никогда о них не слышал. Это была не игра — наконец-то дошло до сознания Мервина. Совсем не игра, и он стал поспешно готовиться к возвращению в Оксфорд.
Глава 10
Любовь
Приключения — поистине замечательная вещь.
Особенно когда они позади.
В Москве времен моего отца жизнь подчинялась строгим государственным законам и установленным нормам поведения, таким же неизменным, как цены на продукты в муниципальных магазинах. Большинство советских людей его поколения всю жизнь проживали в одной и той же квартире, работали на одной и той же работе, покупали бутылку водки за 2 рубля 87 копеек и десятилетиями ждали своей очереди на приобретение машины. Время измерялось от отпуска до отпуска, от одного театрального сезона до другого, от выхода в свет одного тома сочинений Диккенса до следующего.
Когда я сам приехал в Москву через сорок лет, она будто наверстывала упущенное время. Город стремительно принимал современный облик, который менялся, казалось, за одну ночь — притом каждую ночь. Сегодня вы вдруг видели молодых людей с прической «цезарь» и в свитерах DKNY — вместо вчерашних короткостриженных, в малиновых пиджаках. На месте прежних бакалейных магазинов появлялись интернет-кафе, где можно было приобрести модную одежду. С пугающей быстротой возникали сияющие новеньким никелем и мраморными полами торговые центры с эскалаторами и автоматами для обмена валюты. Через некоторое время я настолько привык к постоянным переменам, что они стали казаться нормальными: там поднялась восстановленная из руин церковь, здесь появилось новое здание крупной коммерческой компании, и все это росло как грибы после дождя. По сравнению с Москвой Лондон казался старомодным и консервативным. Может, остальная Россия тихо рушилась, но Москва жирела одновременно с разграблением страны.
Куда бы я ни отправлялся в поисках сенсаций для газетной статьи, я любой ценой стремился попасть на какую-нибудь вечеринку. Мой отец любил отдыхать и развлекаться в шумных цыганских ресторанах. Спустя поколение, благодаря свободе и внезапно появившимся деньгам, московские вечеринки приобрели характер неслыханного разгула и несусветной дикости. В клубе «13», расположившемся в обветшалом дворце прямо за Лубянкой, пока вы поднимаетесь по лестнице, вас хлещут плеткой карлики, одетые в костюмы Санта-Клауса. Перед входом в «Титаник», излюбленное место сборищ воротил преступного мира, выстраиваются десятки черных «мерседесов», а за столиками, похожими на иллюминаторы, стайки девушек ждут, когда с ними заговорят красавцы с бычьей шеей. В «Шансе», в гигантских аквариумах со стеклянной передней стенкой, плавают обнаженные мужчины. Однажды я провел вечер в казино «Жар-птица» в обществе самого Чака Норриса, правда, уже постаревшего, и его гостя Владимира Жириновского.
Иногда я осмеливался заходить в бар под названием «Голодная утка». В так называемые «вечера для дам», от шести до девяти вечера, сюда допускались только женщины и несколько друзей хозяина. Секрет заключался в том, что в это время посетителям предлагали неограниченное количество алкогольных напитков, и в результате туда битком набивались потные девушки-подростки, которые с жадностью осушали свои бокалы. В зале стоял тяжелый запах пота, а вид визгливых женщин, осаждающих круглую
