память о жизни иной, большой и несуетной, отнятой — кем отнятой, чем? Смутой, тем же делом — которое, казалось, и должно бы гарантом и условием той большой жизни быть? Если б этим только. Посеешь характер — пожнёшь судьбу, как ни банально это.

Не докуриться бы. Будто бы задышка некая появилась, хоть изредка и не сказать чтобы сильная, а бывает. Или уж бросить, попытаться?

Нет, не осилит сейчас, в самый разворот дел вошла газета. Воротынцев, узнав, что третье место по подписке взяли, лахудре комсомольской на пятки стали наступать, даже что-то вроде банкетика небольшого по сему случаю сотрудникам дал, дилетант, а оценил: «Года не прошло, а уже издание на ноги поставить — это работа… Хорошая работа, не будем скромничать». Впрочем, и скромничали в меру тоже, способности- возможности свои успели узнать — понимая всё же, что на крепнущем глухом протесте людском против мародёрства всеобщего выехали, сработали; да и какой ни разношерстный был собранный поспешно актив подписчиков, а помогал, не диванный лежень.

И теперь только, на чугунное кружево козырька над входом глядя, на ладно и плотно пригнанные известняковые камни крыльца и взявшуюся зеленоватой патиной бронзу вывески, догадку ускользающую свою за хвост поймал, отчего-то всякий раз тревожило его тут, пусть и мимоходом, сознание задевало… Минводхоз же! «Поворотчики» с препоганым их проектом северные реки на юга повернуть, в ненасытные пустыни, в азиатчину ненасытимую плодущую кровь выпустить — речную, русскую, мало им всякого прочего донорства… Не иначе, мрачно уверил Поселянин, как последняя это была проверка, ревизия остатних умственных способностей усохших у кремлевских старцев, у системы всей — с Афганом вместе, с дефицитами искусственными, антиалкогольщиной той же; а заодно и протестный потенциал народца прощупывался, замерялся, пробные пускались шары: промолчит если на дурь всю эту — делай с ним что хочешь тогда… нет, случайностей тут меньше, чем кажется. Думаешь, и Чернобыль — случай?

Тогда, слышно было, немалые по тому времени писатели всем своим авторитетом под колеса проекта этого легли, остановили, — проекта поворота, но не переворота позднейшего, вот это-то никак уж не под силу было им, да и никому другому, похоже, что-то надломилось в системе.

Здесь же, казалось бы, только местным из речек и прудов орошеньем заниматься мелиораторам, больше нечем. Впрочем, задания-то по проекту наверняка по всем своим конторам научно- исследовательским рассылались, сюда тоже, во всю мощь раскручивалась махина эта — расформированная теперь, всякими хищниками растащенная, как туша сдохшего монструозного, землю с тупым, на удивленье малосмысленным упорством ковырявшего единорога. А если и был умысел как причина всего неразумия этого, то уж не в маленькой черепной коробке того зверя.

На банкетике в редакции, когда Мизгирь спичем своим заразительным увлекся, Леонид Владленович тихонько, пожимаясь губами в усмешке, сказал Базанову: «Знаете, некоторых из моих коллег беспокоит в газете компонента не то чтобы коммунистическая, нет, но…» — «Просоциалистическая, скажем». — «Да, конечно… Ничего. Пусть их это беспокоит, а не вас. Социализм из бытованья исторического уже не изымешь. Всего-то и задачка, — и вздохнул, не сказать чтобы весело, — что сделать его русским здесь. С элементами наркапа, как Владимир Георгич изволит выражаться, сиречь капитализма народного. Хотя сам-то навряд ли так думает…» — «А — как?» — «Вот это и вопрос… Но, кстати, его предложение редсовет создать под его ж председательством, а вас главредом при нём подначальным, мы еще летом забаллотировали — и, как оказалось, правильно сделали. Это — для сведенья вашего, пригодится. А как он думает… Разве что у Левина спросить». — «Да?» — «Да. Без надежды на ответ, впрочем… Но мы-то с вами, очень надеюсь, будем по-своему думать. И вместе, поскольку в одиночку с этой думкой не управиться…»

В редакцию он пришел в первый раз и, обойдя с ним все помещенья, хмыкнул: «Н-да-с, тесновато… А что ж не просите, не предлагаете? Уж берите и остаток…» В остатке их крыла здания было две комнаты и просторный холл, отдели перегородкой лёгкой от коридора — третья будет; значит, и мебель вдобавок прикупать, оргтехнику, а тут еще повестки судебные, наезды пошли, успевай отбиваться, хорошо — Мизгирь адвоката своего отрядил таскаться по судам. И не слишком ли, спросить себя, хозделами этими и прочими увлёкся, главного не упускаешь? Как ни убеждай себя, что это и есть главное сейчас, а всё что-то не получается убедить…

Зашли потом в кабинетик его, и Воротынцев без предисловий всяких спросил: «Церковь Воздвиженья знаете?» — «Это… на Гончарном какая, у пивзавода? Или в Хабаловке?» — «Ну, откуда вам, в самом деле, точно знать… Да, на Гончарном, тарный цех в ней теперь… тару куют. Просьба к вам: найдите, пожалуйста, знатока, спеца-архитектора какого и статью историческую сделайте о ней. Или даже серию, с фотографиями и прочим, со всеми сведениями, какие ни есть… ну, не вас учить. Тему раскрутить, чтобы мэрия не очень-то ломалась, отдала храм. Это просьба. Общину создадим, на это другие найдутся люди, счёт откроем на восстановление, объявим… Что вас смутило? — И посмотрел задорно, щипнул усы. — Все просто: в ней прадеды еще мои крестились, молились в меру смирения, а один дьячком даже в ограде похоронен… где теперь та ограда? И плиты могильные, говорят, вывезли и распилили, пустили на бордюры, когда центральную улицу асфальтировали… Нет, вспоминать пора — себя, своё. Понимаю, вы атеист, да и сам-то я… Но как вы на всё это смотрите?»

Неожиданным всё это было, и Базанов не то что замешкался — слова поверней подбирал, тыкал в пепельницу сигаретой; и очередную достал, прикурил: «Не отрицательно, Леонид Владленович, это уж по меньшей мере. Обман ли это или самообман — веру имею ввиду… Не знаю. — И признался: — Церковь — она, конечно, выше моего пониманья… Здесь тайна. В любом случае, это нужда народа моего, великая; а в ней и жмых за хлеб сойдет, лебеду с корьем, глину — и ту ели… Не нам нужде этой судьями быть, мешать ей тем более. Может, чем и помочь даже».

«Спасибо — вы, точней нельзя, и моё выразили… — Воротынцев с неподдельной признательностью глядел, и ей, признательности этой, можно было верить. — Но табачите вы, однако… Поберегите себя, только начинаются ещё наши дела. Подкину-ка я вам человечка одного для работы этой, не пожалеете, надеюсь. Телефон вам дам, подойдет попозже. Он экономист, вообще-то, но и… краевед, так называют их? Сечовик по фамилии, Михаил... э-э... Никифорович, так. Ничипором, значит, отца именовали. Личность занятная, в чем-то и редкая, в газетах даже печатался». — «Сечовик? По экологии что-то? Читал, вроде и знакомились как-то — давно, правда…» — «Ну, тем более. Он и церковью займется… экологией души, если хотите. Поработайте с ним, попробуйте в деле — без меня! — Он ладони шутливо выставил у плечей, но серые маленькие глаза смотрели строго, даже требовательно. — Я — пас, меня в этой игре нет. Ни для кого, понимаете? А средства… Пусть левая рука не знает, что вытворяет правая».

Сегодня Базанов захватил с собой ксерокопии фотографий и архивных выписок, которые сделать уже успел и теперь статью по ним писал архитектор тот, Гашников, Алексей их по телефону быстро свёл. Воротынцев наскоро, но цепко пересмотрел их, весьма при этом внимательно слушая поясненья, отложил, руку на них задержал:

— Оставляйте? Так, говорите, и проект реставрации готов он делать? Ну, радуете вы меня, Иван Егорович, балуете просто! Берётся пусть, работает, смету с авансом — Сечовику, не подходил к вам еще? Будет — состыкуйте их, пожалуйста. И вот еще что: совсем на днях сорганизовали мы объединенье, концерн по-западному, «Русь» по названию и целям, председатель Совета его перед вами, — и полупоклон сделал на поздравленье, — так что мы почти советские. И нам, естественно, нужно теперь информационное обеспечение: бюллетени, мелкие представительские и рекламные издания вроде буклетов, ну и прочее по надобности. А Ничипорыч, кстати, без работы ныне; и не посмотреть ли нам его на сей предмет? Пусть статьи свои покажет вам, уменье со словом и слогом обходиться — номинальное, а с чем остальным, смотришь, и вы поможете… Впрочем, вы лично, сами это решайте, подойдёт если — ставку его к новому штату прибавьте, как консультанта, скажем, или редактора по… Придумайте, вам видней. Но — сами решайте, без нашего нигилиста на гонораре… — И улыбнулся странно. — Как он там, кстати?

— Появляется, но реже. Работы, говорит, прибавилось.

— Работы — это бы куда ещё ни шло… Владимир Георгич — он ведь и романтик, так он себя иногда аттестует; или всё, дескать, или ничего. А этого сорта романтизм — он всегда, знаете ли, за чей-то счёт… Впрочем, не верю тому, наш романтик и малостью не побрезгует, да и… неумно было б это. А он куда умён.

— С походом, как говорят у нас?

— С излишком, да. Ладно, речь не о нём. Ну, а наш концерн — от необходимости крайней, иначе не