страны, или продолжать борьбу во имя интересов всего союза, диктуется степенью доверия данного правительства к своим союзникам. Я позволю себе сделать довольно грубое, но более понятное для умов, привыкших слишком реально мыслить, сравнение: в коммерческой жизни, когда какой?нибудь синдикат решает уничтожить своих конкурентов, некоторым из его участников приходится выбрасывать на рынок товар по цене иногда далеко ниже себестоимости. Конечно, эти члены синдиката несут убытки и даже могут совершенно разориться. На такой акт самопожертвования каждая отдельная фирма идет только в том случае, если она совершенно уверена, что синдикат возместит все ее убытки и учтет все значение такого образа действий своего сочлена в общих интересах. Что бы сказал торговый мир, если бы узнал, что такой- то синдикат вышвырнул из своего состава фирму, которая содействовала, может быть, в большей степени, чем все остальные, победе над конкурентами и которая растратила весь свой капитал на эту операцию? Сравнение не изящное, но, увы, не бесполезное… С великой патриотической тревогой, в глубоком смущении всматриваемся мы, русские, в ближайшее будущее, нас ожидающее. В самый разгар большевистского предательства — в момент подписания Брест — Литовского договора, когда, как уверяли немцы, навсегда исчезала с карты Европы Россия и возрождалась Московия, место которой в Азии, — мы, русские, были спокойнее, чем сейчас. Мы верили, что война с участием Соединенных Штатов будет доведена до победоносного конца. И нам казалось, что этот час победы будет часом возрождения России… Еще не поздно. Россия напряженно ждет, и совесть народа говорит ему, что он имеет право, как равный среди равных, решать свою судьбу в совете держав на мирной конференции. В упоении своей силы нельзя забывать о чужом праве.

Нужно, наконец, согласовать отношение к России не с формулой Клемансо, а с обещанием союзников «не признавать Брест- Литовский договор». Неизбежным следствием этого непризнания является продолжение союзных отношений с Россией. Для этого Российское Временное правительство, восстановленное 23 сентября 1918 года на Государственном совещании всех антибольшевистских сил, должно быть признано. Представители русского правительства должны быть приглашены на общих со всеми союзниками основаниях к обсуждению вопросов, связанных с окончанием войны.

В частности, никакие вопросы о территории России не должны обсуждаться без ведома и участия России. Иначе — в чем же будет разница между непризнанием и признанием Брест — Литовского договора?»

Господин Молотов[230] в тридцатую годовщину Октября произнес очень существенную и откровенную речь.

Ведь это он несколько лет тому назад по поводу постоянных рассуждений иностранцев о «таинственной загадочности политики Советов» сказал: никаких загадок в нашей политике нет; каждый, кто умеет читать, может ее легко понять.

И действительно, молотовская речь в московском Большом театре 6 ноября 1947 года доказывает, что в политике Кремля все ясно и доступно пониманию всякого мало — мальски грамотного в политике человека; если он, конечно, хочет читать то, что написано, а не то, что ему хочется, чтобы было написано.

Конечно, утверждая, что ленинско — сталинская политическая азбука проста и честна, как букварь, Молотов отнюдь не хотел сказать, что коммунисты всегда честно относятся к слову. Совсем нет! Это было бы кощунственным отрицанием заветов Ильича. Ибо ложь, как средство завоевания несознательных масс и разложения капиталистического враждебного мира, является одним из самых могущественных средств коммунистической тактики.

Молотов, отрицая с негодованием загадочность коммунистической политики, сказал только одно: мы не скрываем и никогда не скрывали нашего учения, наших целей, средств их достижения, отношения к так называемой общечеловеческой морали; все это черным по белому напечатано на всех языках культурного мира; мы, коммунисты, не скрываем, кто мы и куда мы идем, но часто по разным тактическим надобностям надеваем, то здесь, то там, разные маски — то демократические, то миролюбивые, то патриотические, — и не было еще случая, чтобы наш очередной маскарад не давал нужных нам результатов; не наша воображаемая загадочность, а чужая… наивность давала нам все эти тридцать лет небывалую еще в истории партий и политических движений свободу маневрирования…

А когда успешным маневрированием очередная стратегическая цель достигнута, Коминтерн во главе с Кремлем открыто, на глазах у всего мира, указывает новую стратегическую цель и круто меняет свою тактику. Обыкновенно о новом этапе объявляется не сразу, а после нужной внутренней перестройки. А затем уже, так сказать, на ходу ставится веха на новом пути.

Такой вехой была речь Молотова 6 ноября. Ее смысл: после Второй мировой войны началась решительная во всем мире борьба между гибнущим капитализмом и восходящим к власти коммунизмом. Победа обеспечена, конечно, восходящей силе, ибо «мы вступили в эру, — поясняет директивную речь Молотова “Правда”, — когда все пути ведут к коммунизму. Коммунистические идеи восприняты широкими массами за границей и вдохновляют эти массы к самоотверженной борьбе с капиталистическим рабством».

При таком настроении народных масс во всем мире победа должна бы была прийти мирным, так сказать, демократическим путем. Но обреченный «империализм» (капитализм) не хочет сдаваться. «Беспокойство и тревога нарастают в рядах империалистов, — свидетельствует Молотов, — ибо каждый видит, как уходит у них почва из?под ног в то время, как силы демократии и социализма изо дня в день крепнут и сплачиваются». Ничего народам, кроме сугубого угнетения и возрождения ненавистного фашизма, последыши капитализма дать не могут. А посему они неизбежно начинают искать спасения «в новых империалистических авантюрах» («в новой войне» — уточняет дипломатический язык Молотова «Правда»).

Однако, предостерегает Молотов империалистов, трезвая оценка положения свидетельствует, что в наше время империалистические авантюры для судеб капитализма — опасная игра (которая ведет, опять поясняет «Правда», «к быстрому краху всей капиталистической системы»). Тут уже явное повторение своими словами знаменитого откровения Ленина (1915 г.) о «гигантской пользе» современной войны для развития «мировой пролетарской революции».

Тогда, в Первую мировую войну, «гигантская польза» выразилась только в разгроме России, «самой свободной страны среди воюющих, где отсутствует насилие над массами» (Ленин, «Правда», 7 апреля 1917 г.). Но зато Октябрь был «первым шагом к мировой революции»; зато на слезах и крови замученного террором народа была построена «могущественная база для дальнейшего развития» этой революции (слова в кавычках принадлежат Сталину в «Проблемах ленинизма»).

Тридцать лет разноплеменные коммунисты, под восторженный гул не менее разноплеменных попутчиков, наивных демократов и социалистов, строили базу для второго шага мировой революции. А когда решительное время пришло, то «база» — то в России как будто и ушла из?под ног! Превратилась из опорного пункта наступления в ненадежный тыл. И об этом свидетельствует та же юбилейная речь Молотова в части, посвященной внутренней политике СССР.

Когда после капитуляции Германии состоялась встреча зарубежных русских с русскими советскими, нам, давним изгнанникам, открылась правда и о жизни, и о настроениях подавляющего большинства подсоветского населения. И то, о чем мы только догадывались, оказалось действительностью. Оказалось, нельзя перековать народной души насилием, ни перевоспитать ее ложью. Сотни тысяч освобожденных из германских лагерей советских людей, сотни тысяч новой