Одна моя знакомая в таких случаях всегда говорила: сосуды. У нее никогда не болел живот, не было насморка, не дай бог, мокроты или поноса. Сосуды, давление, невралгии… Тяжелая астма — это тоже, конечно, вам не живот болит, гастрит там.
6 декабря 1940.
Мне очень хорошо в Кисловодске. Я окрепла и наконец научилась спать.
Письмо Анны Ахматовой — Л. Н. Замятиной.
Большая рана для меня Анна Андреевна. Она больнa, в ужасном виде; меня все убеждали, что она умрет в 40 году, теперь — в 41.
Письмо Мандельштам — Кузину.
Дотянула до 1966-го.
Бывал у Ахматовой. Говорит, что она почти всю зиму пролежала: у нее туберкулез кишок. Очень, очень много читает.
Д. С. Усов — Е. Я. Архипову.
Она все еще чувствует себя неважно. Очень подействовали на нее незадачи с изданием «Собрания стихов».
Письмо В. А. Рождественского — Е. Я. Архипову.
26 год.
Приехала сюда Анна Ахматова. Я видел ее два года назад. По-моему, она поправилась, и больше — похорошела, помолодела, но очень грустна.
Б. Л. Пастернак — И. А. Груздеву.
Анна Андреевна, зачем вы так небрежете здоровьем?
Письмо Б. Л. Пастернака — А.А.
Говорить о себе нет силушки. Прости.
Письмо А.А. — Владимиру Шилейко.
Милая Оленька, посылаю тебе письмо Валентины Андреевны и картину одного из моих последний умираний.
Письмо А.А. — О. А. Глебовой-Судейкиной.
NN — это Анна Ахматова в «Ташкентских тетрадях» Чуковской.
Я пришла к NN днем. Она лежит, но кашляет меньше и t нормальная. Явился доктор с плоским лицом домработницы. И я увидела сцену, которую уже наблюдала в Ленинграде, когда Литфонд переживал приступ забот о NN. «Что вас приковало? Почему вы лежите? Какая зарплата? Голодаете? Не залеживайтесь!» «Мы всегда думали, — сказала NN, — что врачи существуют для облегчения страданий больных. Оказывается, их призвание — разоблачать симулянтов. Стоит ходить к Баранову, к крупным врачам. Теперь она доложит, что я притворяюсь. Этого только еще мне не хватало». Разумеется, врач не знал фамилии NN.
И не обязан был знать. Хоть убей, не пойму, в чем тут пафос: почему не спросить у больной без симптомов и температуры, что ее приковало, какие страдания, какая тут вина врача, кроме того, что у нее простоватое, без бурбонского профиля, лицо домработницы?
Она очень задыхалась на лестнице, потом сразу легла (как всегда) и закурила.
Только тем и спасалась.
Но немножко погодя мы с ней все-таки разговорились, и она с улыбкой — наконец она улыбнулась — сказала: «А, теперь я понимаю, почему Осмеркин сделал меня такой не в меру полной. Наверное, он думал о вас, когда он меня писал. Это делает вам честь. Никогда в жизни еще меня никто не изображал в таком состоянии… ну, упитанности или здоровья… все по-другому меня понимали».
Конечно, кто бы заикнулся о здоровье… А Модильяни? Этот ли зад не упитан?
Врачи ее сейчас лечат, здесь, на даче, за ней наблюдают профессор Шервинский и его ассистентка Валентина Ивановна — оба терапевты и эндокринологи. Василий Дмитриевич нашел у нее изменения в щитовидной железе. И все же Анна Андреевна говорит, что за последнее время она «перестала чувствовать свое сердце».
29 мая 1960 Москва.
Была в Боткинской у Анны Андреевны. В палате ее не оказалось. Больные объяснили: она на балконе. Значит — не лежит, ходит! Значит — не инфаркт! Анна Андреевна в кресле, под сводами столетних лип. И не только не инфаркт, а даже и не сердечный приступ: межреберная невралгия. Хоть и больно, да зато безопасно. Она спокойная, ровная и почти веселая.
Через несколько дней умрет в Москве же Борис Пастернак, но Ахматова сочтет себя слишком слабой, чтобы съездить к нему проститься — а ее отвезли бы, проводили и пр. — без публики, конечно, без суеты…
«Бог с ним, с Левой. Он больной человек. Ему там повредили душу <…>. А мою болезнь он не признает. “Ты всегда была больна, и в молодости. Все одна симуляция”».
Анна Андреевна сказала мне, что бросила принимать какое-то лекарство, которое принимала по поводу недостаточности щитовидной железы — и теперь чувствует себя гораздо лучше.
Сильные боли в правом плече. Доктор думает, отложение солей, она — сердце. Однако, она на ногах.
Инфаркт. По медицинскому счету третий, по ее собственному — четвертый.