Ни о какой прогулке и речи нет.
От прогулки она снова наотрез отказалась…
Застала ее, против ожидания, не в постели, а прибранную, одетую, причесанную. Сарра Иосифовна подавала ей кофе.
После того, как Ханна Вульфовна накормила нас обедом, я предложила Анне Андреевне выйти на воздух. Завтра она уезжает, я толкусь у нее каждый день и все без толку: так мы ни разу и не вышли!.. Нет.
Когда она окончила завтракать, я надеялась, мы сразу пойдем на прогулку. Ничуть не бывало! Сегодня она слаба, она не может, ей не хочется, ей нездоровится. В другой раз. Завтра! А сегодня она будет читать стихи. Напрасно я напоминала ей о врачах, соблазняла прекрасной погодой. Нет!
Врачи велят ей ежедневно гулять, «а мне это так тяжко, никто не умеет меня уговаривать, может быть, удастся вам».
Не зря же о природе (о которой она часто пишет, потому что считает, что это делают все) у нее все так неестественно и никчемно.
Северная природа была неотъемлемой частью ее жизни.
…А в августе зацвел жасмин,
И в сентябре — шиповник.
Как бы ни благоговели перед Ахматовой поклонницы, жасмин не цветет в августе и никакой шиповник не цветет в сентябре.
Лето 1930.
Воспоминания И. Н. Пуниной
Трудно передать, до какой степени Анна Андреевна не любила, презирала дачную жизнь. В то лето, видимо, она сочла необходимым поехать: здоровье мое было еще очень слабым. Акума не принимала участия ни в прогулках, ни в домашних заботах, не играла с детьми. Утром она подолгу спала, проснувшись, лежа читала.
И природа, и городская среда — предметы внимания Ахматовой, а значит — предметы ее нелюбви.
Ахматова, так любившая и ценившая архитектуру, научила меня замечать изуродованные надстройками старые дома — и в Петербурге, и в Москве.
Архитектуру она знала поверхностно, так что даже другие дилетанты, более знающие, говорили об этом; любила — и того меньше. Естественно — она ведь ничего и никого не любила. Все ее высказывания об архитектуре — негативные.
В 6 ч. 30 м. вечера АА отдыхает. Лежит на диване.
В 12 часов дня мне звонит А. Е. Пунина, просит съездить в Мраморный дворец к АА. Через 20 минут мне открывает дверь всегда сияющая Маня: «Павел Андреевич, вы сами ей скажите!» — «Нет. АА, наверно, не встала, вы передайте». Слышу кашель Шилейки, стариковский кашель. И звонкий голос АА: «Простите меня, что я вас не могу принять… Я еще не одета».
Через 2 дня она лежит уже в другом месте.
В 6 часов мне позвонила А. Е. Пунина, сказала, что АА просит меня к себе. Я пришел к АА в Шереметьевский дворец. АА лежала на диване. Сказала, что идет сегодня в Михайловский театр, на премьеру Замятина.
К Лиле Брик и Зинаиде Пастернак у Ахматовой большие претензии, хотя обе «соперницы» были полнокровными женщинами и уж во всяком случае отменными хозяйками.
«У Бориса Леонидовича главная беда в другом: дом. Смертельно его жаль. Зина целыми днями дуется в карты, Ленечка заброшен. Ленечка в каких-то лохмотьях».
Читаем и сопоставляем:
Вечером была у Ахматовой. Она встретила меня в халате с растрепанной шевелюрой. Закуталась в платок и съежилась на кушетке. Это для нее характерно. Про себя сказала, что у ее Левушки нянька ушла неожиданно, и что она переезжает в Петроград, чтобы чаще навещать Николая Степановича. А бедный Левушка остается с бабушкой и без няньки. У них в квартире холодно, неуютно и некрасиво.
О. Л. Делла-Вос-Кардовская. Дневник.
Хозяйкой Зинаида Николаевна была отличной. Трудилась наравне с домработницей и очень умело. У нее не было вкуса к изящному в быту, но зато любовь к чистоте, к порядку и очень определенные, почти по-немецки пунктуальные навыки к домашней работе. Все делала она без суеты, легко, почти походя. Паркет был всегда отлично навощен, нигде ни пылинки, посуда вымыта до праздничного блеска.
Анна Ахматова, поразившаяся, что Пастернак собирался «парить бочки» под огурцы: «Он так и сказал: «Парить бочки»!» — она в этом видела только непоправимое отпадение от единственного достойного идеала «хлыстика и перчаток» и дальше этого взглянуть не могла.
Я была сконфужена, когда Пастернак тащил ко мне вязанки хвороста. Я уговаривала его бросить. И он спросил: «Вам стыдно?» Я ответила: «Да, пожалуй». Тут он мне прочел целую лекцию. Он говорил, что поэтическая натура должна любить повседневный быт и что в этом быту всегда можно найти поэтическую
