Батыги приступало пока только со стороны Золотых ворот. Возле стен посада скапливались под берегом Лыбеди небольшие кучки татарских воинов, близко не подходили, даже стрелы не пускали. Ожиданье томило. Иван Федорович послал гонца к воеводе Петру Ослядюковичу, который самолично возглавил оборону Нового города, но гонец, возвратившись, передал:

— Когда придет время, позову…

Время пришло, когда под ударами татарских пороков рухнула стена между Золотыми и Ириниными воротами и в проломе началась яростная сеча. Гонец из Нового города, распаленный боем, в иссеченном саблями панцире, передал приказ большого воеводы: идти на подмогу.

Посадские ополченцы бежали по улицам Нового города, тяжело дыша, сжимая в руках копья и топоры. Иван Федорович не торопил людей, видел — бегут быстро, как только могут, а быстрее бежать — запалишься до боя, перегоришь сердцем.

Успели вовремя: татары уже теснили дружинников воеводы Петра Ослядюковича из пролома. Ополченцы дружно ударили в копья, опрокинули татар в ров.

Снова полетели камни из татарских пороков. Татары целили в пролом, где вместо дубовых бревен колыхалась живая стена посадских ратников. Тяжелые камни вырывали сразу по десятку, по два ополченцев. Посадские упятились под защиту уцелевших стен.

Снова бросились в пролом татары, и снова были отброшены. Опять летели камни, находя новые и новые жертвы.

Так повторялось много раз. Но посадские ратники выстояли. Не удалось татарам преодолеть стены и в других местах. Окутанный дымом пожаров, оглушенный непрерывным набатным гулом колоколов, Новый город выдержал первый приступ.

На город опустились ранние зимние сумерки.

Истомленные многочасовым боем, ратники засыпали прямо у бойниц, не выпуская из рук оружия. Сотни людей растаскивали избы, волокли к стене бревна и доски — заделывать проломы.

Во многих избах, в монастырских кельях, а то и просто во дворах, под навесами, стонали и бредили горячечным жаром раненые. Бабы перевязывали их чистыми тряпицами, поили кислым квасом, целебным настоем из семи болотных трав.

Большой воевода Петр Ослядюкович до поздней ночи ездил по городу, подбадривал:

— Держись, робятушки! Много нынче ворогов положили в сыру землю, ох много! На день такой еще, на два — больше силы у царя Батыги не хватит! Сядем в крепкую осаду, отобьемся! А там, глядишь, и великий князь Юрий Всеволодович с полками приспеет. Верьте мне, люди!

Старому воеводе верили. Воины веселели, глядя ему вслед, толковали между собой:

— Бодр воевода-то… Может, добрую весть от великого князя получил?.. А мы продержимся, пусть не сомневается…

Ивана Федоровича с его ополченцами большой воевода оставил в Новом городе. Сказал:

— Мыслю, снова Батыга со стороны Золотых ворот будет приступать. Собери кого сможешь еще, держись!

Но старый воевода ошибся: на следующий день татары приступали сразу со всех сторон. Так посоветовали опытные полководцы хана Батыя — Субудай и Бурундай. Татары одновременно штурмовали и Новый город, и Средний, где стоял Детинец, и посад, и нельзя было больше посылать из других мест подмогу к Золотым воротам.

Владимирцы изнемогали в неравной борьбе.

На третий час по заутрени обрушилась стена южнее Золотых ворот, против церкви Спаса. Татары кинулись к пролому в конном строю.

Посадские ополченцы и дружинники, попытавшиеся остановить их копьями, были задавлены многотысячной конной массой. Татарские некованые кони скользили на окровавленных скатах вала, проваливались копытами в щели между бревнами, падали, подминая под себя всадников, но прямо по их трупам, по расщепленным бревнам, по расколотым щитам, визжа и воя, вливались в пролом новые и новые тысячи.

Татарские всадники ворвались в город и с победными криками, подняв кривые сабли, понеслись по улицам.

Почти одновременно были разбиты пороками Иринины, Медные и Волжские ворота.

Владимирцы сбегали со стен, скапливались на перекрестках улиц, где большой воевода Петр Ослядюкович приказал выставить полковые стяги. Воины торопливо строились в десятки, выравнивали ряды и шли, выставив копья, навстречу коннице, чтобы ценой жизни хоть ненадолго задержать врага.

Бой кипел на узких улицах, между глухими частоколами, на плоских крышах амбаров, во дворах. В городской тесноте татары несли большие потери — не было простора, чтобы разогнать коней. Владимирцы выбегали из калиток, прыгали с заборов, срывали татар с коней железными крючьями, швыряли с крыш бревна, бочки, тележные колеса. Каждый дом стал крепостью.

Напрасно темники посылали в Новый город свежие сотни: сломить сопротивление защитников Нового города они не могли. Осыпаемые стрелами и камнями, татарские всадники метались по улицам, беспорядочно отстреливаясь. Падали с коней, отползали к заборам, скребя немеющими пальцами бревна мостовых…

Тогда татары начали поджигать дома. Над Новым городом закружилось пламя пожара. Черные полосы копоти испятнали белокаменные стены соборов. С треском лопались слюдяные оконца боярских хором. Рушились кровли. Обгоревшие бревна изб, раскатываясь, шипели в тающем снегу.

Обожженные, полузадохшиеся от дыма владимирцы выбегали на улицы, прямо под кривые татарские сабли. Но многие погибали в огне, до последней минуты пуская стрелы во врагов. Уцелевшие пробивались с мечами в руках к воротам Среднего города, к внутренней стене, где еще можно было сражаться. В дыму, окутавшем улицы, вспыхивали короткие схватки.

На помощь защитникам Нового города большой воевода Петр Ослядюкович привел из Детинца свой последний, прибереженный для крайнего случая, конный полк. Рядом с воеводой, прикрывая его щитом, скакал верный отрок Илька.

Сразу же за внутренним валом, у первых домов Нового города, полк встретился с татарской конницей. Две конные лавы сшиблись, закрутились под лязг железа и конское ржанье. Много воинов хана Батыя нашли здесь смерть, но и полк Петра Ослядюковича был вырублен до последнего человека. Воеводу Петра Ослядюковича оттеснили к самому валу. Он долго отбивался булавой (стрел татары не пускали — хотели взять живым), пока не упал рядом с Илькой.

А татары перевалили внутренний вал и ворвались в Средний город. Смолк набатный звон на колокольне Рождественского монастыря: изрубленные звонари полегли под нагревшимися от непрерывных ударов колоколами. Через торговую площадь татарские всадники проехали к Детинцу, ворвались внутрь через распахнутые ворота, у которых больше не было сторожей.

Перед Успенским собором ровной линией стояли полсотни дружинников — последние защитники столицы великого князя Юрия Всеволодовича. Ветер раскачивал прапорец с ликом богородицы, заступницы Владимирской земли.

Старый боярин Надей стоял впереди строя. Когда татары ворвались в ворота Детинца, он обнажил меч, поднял его вверх и зашагал негнущимися от старости ногами навстречу.

И такой невероятной показалась отчаянная храбрость старика, что татарские воины остановились.

В наступившей внезапно тишине скрипел снег под сапогами Надея и его дружинников. Храбрецы шли на татар, выставив копья. Наконец пронзительно крикнул, взмахнув кривой саблей, монгольский тысячник. Опомнившиеся татары бросились на дружинников Надея.

Так погибла ближняя дружина великого владимирского князя, защищая собор, где покорно ждали смерти княжеская семья и бояре.

Был месяц февраль, а день был седьмой, последний скорбный день Владимира…

Хан Батый въехал в горящий Владимир после полудня. Ветер раздувал пламя пожаров, улицы были окутаны дымом. Дымящиеся головни падали в черный снег. Ручейки мутной от крови и пепла воды струились из-под осевших от жара сугробов.