Борисовича. Писал волоцкий игумен и казначею Ивану Ивановичу Головину[491]. В 12-м слове «Просветителя» он отстаивал тезис, что «аще еретик будет святитель и аще благословит или проклянет кого от православных, последует его суду божественной суд»[492]. Несмотря на то что это «слово» по форме своей направлено, казалось бы, против еретиков, на самом деле оно написано в связи со спором Иосифа Санина с Серапионом и представляло собой ответ всем тем, кто объявлял действующим «неблагословение», возложенное на волоцкого игумена архиепископом Новгородским (главным образом нестяжателям и их союзникам).

С развернутым ответом Иосифу Волоцкому на его послание И. И. Третьякову выступил двоюродный брат последнего, Злейший враг иосифлян Вассиан Патрикеев[493], который после смерти Нила Сорского (7 мая 1508 г.)[494] стал признанным главою нестяжателей. Дело для волоцкого игумена осложнялось еще тем, что Вассиан около 1510 г. появился при дворе Василия III[495] и уже вскоре сделался любимцем московского государя. Жил в это время Вассиан в Симонове монастыре, куда часто приезжал великий князь советоваться с князем-иноком[496].

Если Нил Сорский развивал главным образом теоретические основы учения нестяжателей, то Вассиан Патрикеев в своих творениях пытался применить его учение к конкретно-исторической жизни Русского государства XVI в. В ответном послании Иосифу Санину (на его письмо И. И. Третьякову) Вассиан Патрикеев излагал свои соображения о важных вопросах социальной и политической жизни Русского государства начала XVI в., по которым велась полемика между нестяжателями и иосифлянами. Монастырское землевладение для Вассиана являлось только одной из проблем, далеко не единственной, которая разделяла его с иосифлянами. По трем основным пунктам Вассиан дает бой Иосифу Санину. Первый пункт — это отношение к великокняжеской власти. Вассиан укоряет Иосифа в том, что он из-за «злата и серебра» начал свою вражду с князем Федором и Серапионом, которая привела к бессмысленному гневу Василия III на «господина» волоцкого игумена, т. е. на князя Федора Борисовича[497]. Вассиан на собственном опыте познал силу великокняжеского гнева, и поэтому он с сочувствием относится к опале князя Федора Борисовича и с негодованием клеймит своекорыстное поведение волоцкого игумена («а ты, господине, только об одном о себе стряпаешь, а ни о ком не радиши… и силою велиши себя оправдати… не хощеши покоритися»). Иосиф, по мнению Вассиана, не должен был обращаться к великому князю. Он развивает дальше мысль о том, что божья власть выше светской («благо есть уповати на господа, нежели уповати на князя»)[498].

Иосиф упрекал Серапиона Новгородского за то, что противился решению великого князя. На это Вассиан отвечает, что еще пророки отстаивали свою правду перед лицом царских судов: «Ти (т. е. пророки. — А. 5.), господине, вси не угожали человеком и о царских судех не брегли. Супротивно всем царем на злых и неугодных соборищах о Христе стояли и страсти претерпели… а нигде ни которому властелину, ни царю, ни князю не повиновалися». Вассиан Патрикеев с сочувствием вспоминает поведение Пафнутия Боровского, который якобы мужественно защищал память Дмитрия Шемяки перед лицом великого князя и митрополита. По-иному поступает Иосиф: «А ты, господине, у кого ся научил ратовать и кто тя вооружил на брань? У кого еси взял стрелы и кто тя научил стреляги и кто ти щит приготовил? И почему еси дворянин великого князя?»[499] Точка Зрения князя-инока в этих утверждениях проявляется довольно явственно. Самовластный князь Патрикеев выступал против союзников московского государя, презрительно называя Иосифа «дворянином» великого князя. Знаменательно, что в борьбе с Иосифом Саниным теорию независимой от царской власти церкви начинают защищать представители нестяжателей.

Следующий вопрос, по которому разошлись воззрения Вассиана и Иосифа, касался монастырского землевладения. Следуя теории Нила Сорского, Вассиан считал, что монахи должны получать средства существования «от своих трудных подвигов», а не от «лихоимания». Критикуя воззрения волоцкого игумена, Вассиан Патрикеев понял чрезвычайно важное логическое противоречие в его теории. Иосиф Санин запрещал расточать монастырские имения, «разве убогих и нищих». Следовательно, по его мысли, монастырское имущество должно было раздаваться на прокормление голодающих и нищих (ведь монастырь — «нищих прекормление»). Эту же мысль он проводил и в других своих сочинениях. Именно о раздаче имущества нищим говорили и противники Иосифа — нестяжатели. Зачем же, совершенно естественно спрашивает Вассиан, монастырь должен сохранять себе имения, если существует обязанность все раздавать нищим? Выходит, по мысли Иосифа, что этот монастырь сам является «нищим», которому все дают имения.

Это, несомненно, сильнейшее логическое возражение Вассиана против теории волоцкого игумена. Он верно понял противоречия в идеологии Иосифа Санина между стяжанием имений и проповедью нищеты, которую тот развивал, в частности, в своем монастырском «Уставе». В дальнейшем все оппоненты иосифлян повторяют аргументацию Вассиана. Да и сама жизнь показывала, что при стяжательной политике монастырей сохранить «нищету» монахов было невозможно.

Вассиан отвергал также довод Иосифа о необходимости монастырского землевладения как средства для поддержания обители. Вассиан писал, что поскольку своим личным трудом может пропитаться каждый монах, то этого труда достаточно для поддержания всей обители[500] .

Мысль о необходимости земельных владений у монастыря как средства для пропитания монахов Иосиф высказывал в ряде частных посланий еще первого периода своей деятельности. Но в такой форме, как передает ее Вассиан (о пропитании именно большой обители), мы ее в творениях Иосифа Волоцкого не встречаем. Речь идет, очевидно, не о теоретическом воззрении Иосифа, а об обычных разговорах, которые велись иосифлянскими монахами в защиту монастырского землевладения. Это характерный штрих. В дальнейшем Вассиан и другие противники монастырского землевладения направляют главный удар своей полемики именно против практической стороны воззрений иосифлян, а не против их теоретических основ (ссылки на постановления соборов и т. д.).

Наконец, третий пункт, по которому Вассиан ведет полемику с Иосифом, касается преследования еретиков. Специально по этому поводу в послании к И. И. Третьякову не говорилось ничего. Но, воспользовавшись тем, что Иосиф Волоцкий привел в своем послании ссылку на одно постановление Вселенского собора, где говорилось о сжигании святотатцев, Вассиан развивает свою мысль о необходимости милования еретиков, которую он неоднократно высказывал и раньше, и в более позднее время[501].

Ответ Вассиана Патрикеева имел большой успех при великокняжеском дворе. Василий III резко переменил свое отношение к волоцкому игумену. Конечно, общественное мнение оказывало свое влияние на великого князя. Но главным все-таки для него были реальные политические интересы. В ходе спора игумена Иосифа с князем Федором Борисовичем, очевидно, брат Василия III князь Юрий Дмитровский занял позицию, благоприятствовавшую волоцкому, а не великому князю. Переход Иосифова монастыря под великокняжескую опеку означал ущемление интересов и самого князя Юрия, на территории удела которого находилась большая часть владений монастыря (в Рузском и Дмитровском уездах). Ходили слухи, что князь Юрий хотел «отступить» от своего брата, т. е. великого князя. Возможно, в связи с этим московский государь и собирался «поимати» своего удельного братца, давно уже вызывавшего его подозрения. Но тут за Юрия вступился Иосиф Волоцкий, решивший очевидно, примирив дмитровского князя с его братом, добиться со стороны последнего реальных выгод. Перемирие действительно состоялось, и в благодарность за это князь Юрий 1 июля 1510 г. пожаловал Волоколамскому монастырю крупное село Белково[502].

Было, однако, еще одно обстоятельство, осложнившее отношения великого князя с иосифлянами. В январе 1511 г. стало известно, что в Литву решил бежать князь Семен Иванович Калужский (якобы по совету «младых… советников»). Это вызвало страшный гнев Василия III. Но за удельного брата великого князя вступился митрополит Симон. По его «печалованию» к князю Семену были посланы с ближайшим сподвижником Василия III дворецким В. А. Челядниным и дьяком Елизаром Цыплятевым «речи… жаловальные». Калужскому князю на этот раз удалось избежать опалы, но великий князь «людей его, бояр и детей боярских всех переменил»[503]. С. М. Каштанов полагает даже, что у князя Семена отобран был и удел (во всяком случае Бежецкий Верх)[504]. Конечно, на Симона и его союзников — иосифлян великий князь с той поры стал