новгород-северского князя торжественно снимались всякие обвинения, возведенные В. Стародубским. В другой и третьей — содержался вызов Шемячича в Москву, причем митрополит торжественно гарантировал его безопасность[561]. Воспользовался ли этой грамотой Шемячич и побывал ли он в Москве, остается неясным. Во всяком случае в годы Смоленской войны он активно участвует в военных действиях против Сигизмунда.
Зимой 1511/12 г. в Казань посланы были окольничий И. Г. Морозов и дьяк Андрей Харламов, которые должны были принять новую присягу на верность Мухаммед-Эмина по шертной грамоте, привезенной в это время послом Шау-сеина-Сеита. Миссия Шаусеина «о крепком миру и о дружбе» была результатом поездки в Казань Нур-Салтан. Возможно, посольство Морозова показалось казанскому царю недостаточно представительным. Мухаммед-Эмин принес присягу, но через своего «человека» — бакшея (переводчика) Бозюку запросил новую миссию, заявив, что «вперед хочет быти с великим князем в крепкой и в вечном миру и в дружбе и в любви», а поэтому просит прислать «своего верного человека». В феврале 1512 г. в Казань был послан конюший И. А. Челяднин — виднейший политический деятель того времени. Мухаммед-Эмин Ивану Андреевичу «тайну свою исповедал чисто и с великим князем в крепкой шерти и в вечном миру, в дружбе и в любви учинился». Челяднин в сопровождении Шаусеина-Сеита в марте вернулся в Москву[562].
В предстоящей войне большое значение должна была иметь расстановка сил в Восточной Европе. Ливония в это время не считала возможным выступать против России. Летом 1512 г. велись переговоры новгородских наместников с ганзейскими городами, правда не приведшие к восстановлению ганзейского двора в Новгороде[563]. С Данией и Швецией у Василия III отношения были вполне дружескими.
Приняв в декабре 1511 г. решение о вступлении в брак с дочерью венгерского магната Яна Запольи Варварой (свадьба их состоялась в начале февраля 1512 г.), польский король и великий князь Литовский Сигизмунд сделался покровителем антигабсбургской коалиции в Венгрии. Это» естественно, заставило Империю искать более тесных контактов с Василием III.
После безуспешных переговоров с Польшей (в 1510 г.) поддержкой России стал интересоваться и Тевтонский орден, опасавшийся начала войны с ним Польши за западные прусские земли. Осенью 1510 г. в Москву штатгальтером Ордена[564] был направлен давний приятель Михаила Глинского саксонец Христофор Шляйниц, который должен был добиться разрешения на приезд ко двору Василия III орденского посольства, а по пути выяснить позицию Москвы на случай возможной орденско-польской войны.
Переговоры в Москве были успешными. Глинский уверил Шляйница, что война России с Великим княжеством Литовским не за горами[565]. В ней был крайне заинтересован и лично князь Михаил, рассчитывавший получить себе в княжение Смоленск[566]. Василий III согласился принять тевтонских послов. В дороге Шляйниц подвергся нападению, в результате чего переписка Василия III и Глинского с Орденом попала к Сигизмунду. Так дипломатическая подготовка России к войне стала известна в Вильно[567]. Польский король также не терял времени. Самой могущественной из его контрмер были переговоры о союзе с Менгли-Гиреем.
На кшгных рубежах Руси становилось неспокойно. Менг-ли-Гирей был практически бессилен удержать тех из своих мурз и сыновей, которые жаждали обогащения за счет грабежей соседей. 28 апреля 1512 г. под Вишневцами литовские и польские войска нанесли тяжелое поражение крым-цам. Эго направило их полки на русские земли. 8 мая в столицу пришла весть о том, что пятеро сыновей хана Менгли-Гирея (в их числе пасынки Нур-Салтан Ахмат-Гирей и Бурнаш-Гирей) пришли на белевские и одоевские места, на Козельск и Алексин. Угрожали татарские войска и Коломне.
Для отпора неожиданному набегу на юг направлена была рать во главе с Д. В. Щеней, М. И. Булгаковым и И. А. Че-лядниным. Козельск обороняли князья И. М. Воротынский и братья Федор и Роман Ивановичи Одоевские[568]. Опасность была столь велика и неожиданна, что великий князь был вынужден прибегнуть к помощи своих удельных братьев. 15 мая в Тарусу был отпущен князь Андрей, в Серпухов — Юрий. В «Рязань» наместником послан князь И. В. Шуйский, а вместе с ним воеводы князь П. С. Ряполовский и Ф. Ю. Кутузов. Речь, очевидно, должна идти не о Рязани (где княжил Иван Иванович Рязанский), а о Перевитске. Посылка туда войск имела целью не только защиту юга от крымского вторжения, но и предотвращение возможной из° мены рязанского князя.
Крымским царевичам достичь успеха не удалось, так как великий князь «утвердил землю свою заставами»[569]. Вероломное нападение крымцев как раз в то время, когда с ними были налажены дружеские отношения, а русские войска готовились к Смоленской войне, вызвало гнев Василия III. Следствием этого было то, что Абдул-Латиф, пожалованный Каширой по просьбе Менгли-Гирея, был согнан оттуда и посажен «за приставы»[570].
В июне 1512 г. Ахмат-Гирей с 50-тысячным войском направился, как и предполагали в Москве, на Рязань, но, узнав, что на Осетре стоит рать А. В. Ростовского, а на Упе — М. И. Булгакова и И. А. Челяднина, повернул восвояси. Русские воеводы последовали за ним в Поле до Сернавы (на Осетре) и до Тихой Сосны (за Дон).
Новый набег на Рязань крымские татары совершили осенью того же года. Бурнаш-Гирею удалось даже взять рязанский острог, но не сам город, у которого он стоял 6–9 октября, «земли Рязанские много пакости сотворив». Менгли-Гирей явно вел двойную игру. Василию III он писал, что вторжение царевичей произведено без его ведома, а Сигизмунду сообщал, что поход был произведен в помощь Литве[571].
Необходимо было начинать Смоленскую кампанию. Литва становилась серьезной угрозой. В январе 1511 г. туда собирался бежать брат Василия III Семен, а еще ранее литовские власти рассчитывали на поддержку князя Юрия. Без решительного удара по Литовскому княжеству справиться с внутренней оппозицией было трудно. Осенью 1512 г. Василию III пришла весть, что Сигизмунд «наводит» на русские земли крымского царя и что набег царевичей «на украинные места» был произведен «по королеву же наводу»[572].
В такой обстановке новая русско-литовская война становилась неизбежной. Частые посольства из Москвы в Вильно напряженную обстановку не разрядили. Они касались «порубежных» дел, и каждое из них старалось вину за всевозможные обиды возвести на противную сторону.
Так, в ноябре 1510 г. в Литву послано было посольство М. Ю. Захарьина и дьяка Третьяка Долматова, вернувшееся в марте 1511 г. с ответной миссией Станислава Глебовича. Переговоры велись о чем угодно — о беспрепятственном пропуске торговых людей, о более точном размежевании границ между странами и т. п. — только не о главных спорных вопросах. Дело явно шло к развязке.
Осенью 1512 г. пришло новое известие: король бросил в темницу великую княгиню Елену Ивановну, сестру московского государя[573]. Вскоре после этого она и умерла. Все Это переполнило чашу терпения, и Василий III послал «разметные грамоты» (или «складные») Сигизмунду, в которых ему объявлялась война. Великий князь указал, «не дожидаясь приходу царева и королева в свою землю, дело делати с королем по зиме»[574]. Решение начать кампанию зимой, следовательно, было вызвано опасением «единачества» Литвы с Крымом. Возможно, это был просчет: русская армия не имела еще достаточного опыта для ведения военных действий в зимних условиях. Великий князь возлагал, очевидно, надежды и на внезапность удара.
14 ноября к Смоленску отправились передовые отряды известного нам уже по псковским событиям князя И. М. Репни-Оболенского, в то время вяземского наместника, и конюшего И. А. Челяднина с задачей взять смоленские посады и, не задерживаясь у города, двигаться по направлению к Орше и Друцку. С ними должны были соединиться войска, шедшие к Бряславлю от Лук во главе с луцким наместником князем В. С. Одоевским и князем С. Ф. Курбским. Подтягивались также к Холму новгородские полки князя В. В. Шуйского в сопровождении тысячи псковских пищальников[575].
Василий III буквально накануне своего выезда из Москвы предусмотрительно поспешил направить в Турцию посольство Михаила Ивашкова (Алексеева) с поздравлениями по поводу вступления на престол султана Селима[576]. Путем установления дружеских отношений с Портой московское правительство думало вынудить Крым воздержаться от дальнейших враждебных акций.
