Ответ прост, как все правильные ответы. Этот парень больше не чувствует себя в безопасности. А это базовая вещь, без которой ничто не будет казаться вам таким уж привлекательным.
Вы можете мне не верить.
Серьезно, я обрадуюсь, если вы решите, что я чушь несу. Это будет значить, что у вас все хорошо. Ну относительно хорошо — вас никто не насилует дома или на работе, не принуждает делать ужасные вещи и не угрожает убить.
Так вот, это работает в обе стороны.
Если кто-то с той стороны границы отдает человеку свою кровь, не получая его крови взамен, он остается без защиты. Как если бы снял свою дверь, а другую не поставил — за неимением.
— Как ты это пьешь, не понимаю. — Анна-Люсия смотрела на бутылку взглядом трезвенницы. — Неужели так трудно было коньяку купить, зная, что я приду?
— Я схожу сейчас, — покаянно сказал я. — Внизу в магазине, кажется, был приличный «Хеннесси».
Ее теперь кто угодно мог убить. Для этого даже напрягаться не требовалось, пусть даже она и выглядела все так же опасно, как и всегда.
Больше всего это было похоже на ВИЧ-инфекцию. СПИД. Сам по себе этот ретровирус не смертелен. Он просто делает так, что система клеточного иммунитета перестает работать. И тогда любая дрянь, которую ты подцепишь — грибок или сезонный грипп, — приведет тебя прямиком в гроб.
Только у нас это не лечится, а у них со временем проходит. Правда, для этого до хрена времени надо. И бункер, куда никто из «родственничков» не сможет пробраться. В Гемаланг Танах свои представления о теплых семейных отношениях. Подставился — сдохни.
— Если ты попробуешь вернуться домой, тебя сожрут, — сказал я. — Прямо на границе.
У меня комплекс Ланселота? Черт, похоже, что Люс была права.
— Ой, а то я не знаю! — Она блеснула клыками, пробежалась пальцами по горлышку бутылки. — Придется тебе потерпеть меня тут некоторое время.
— Я переживу.
Иногда я говорю прежде, чем хорошо подумаю, но это не такой случай был.
Есть много причин, по которым я стараюсь никого не пускать к себе домой. Мне приятно знать, что тут меня никто не достанет. Ладно, это я приврал. Всегда остается шанс, что какой-нибудь монстр проберется внутрь. Но это единственное место, где я могу вести себя как хочу. Разбрасывать носки, жрать вредную еду. Смотреть телевизор, если приспичит. И не чувствовать при этом, что я кому-то мешаю.
Ни одна из этих причин не была достаточно весомой, чтобы позволить Люс умереть. Хотя бы потому, что на мне это тоже скажется.
— Конечно, переживешь. Ты в долгу у меня. — Ее это, похоже, здорово веселило. Может быть, это нервное, но выражение лица у нее было как у подростка, которому наконец-то разрешили завести собаку. — Я исполнила то, что обещала. Твоя очередь.
Душ все еще шумел. Отлично. Мне не хотелось бы, чтобы Марго все это услышала. Никому бы не понравилось узнать, что ради твоего спасения кто-то влез в такие долги, из которых не так просто выбраться. Люс нашла отличное лекарство. Единственное, которое могло помочь.
А я не знал, что у меня есть такого, чем можно было бы за него заплатить.
— Что я могу для тебя сделать? — спросил я. — Кровь, может быть? Или поработать приманкой? Могу еще станцевать голым на столе, но вряд ли у меня хорошо получится. Давно не практиковался.
— Нет, малыш. — Анна-Люсия усмехнулась. Острые белые зубы блеснули в провале рта. — Не так дешево. Есть вещи поценнее всего этого. Хочешь знать, как Ворон стал Вороном?
— Вообще-то не очень, но мне, наверное, следует это знать.
— Есть человек, который любит его, — сказала она, глядя на меня с тем напряженным вниманием, которого раньше удостаивалась разве что особенно опасная добыча. — Так любит, что готов рискнуть своей жизнью, чтобы его выручить. Пообещать кому угодно и что угодно, чтобы помочь ему. Многие хотели бы убить этого человека, но Ворон так тщательно бережет свое сокровище, что никто из нас не знает даже, какого оно пола. Это правда, душа моя, что любовь защищает и делает тебя сильным. Во всяком случае, для таких, как я, это работает.
— И?
— И я хочу, чтобы ты дал мне такую любовь.
Может, я и дурак. Но впечатление было такое, как будто она пытается оправдаться. Знаете, так ищут приличную, годную причину для того, чтобы получить то, чего неудобно хотеть. Дай мне выпить, чтобы я набрался храбрости. Обними меня, я замерзла. Дай мне любовь, чтобы я стала сильнее всех своих врагов.
Давай сделаем вид, что я хочу не водки, а храбрости.
— И как я это сделаю?
— Твои проблемы. — Она усмехнулась, глядя на меня. — Ты обещал мне любую вещь, малыш, если я спасу девушку. Я хочу эту.
Я открыл рот… и закрыл его обратно. Какие-нибудь другие люди, оказавшись на моем месте, наверняка нашли бы, что сказать. Они сумели бы объяснить Люс, что любовь — это не такая штука, которую можно вынуть из кармана и отдать кому-то, чтобы она у него была. Они бы, может, просто трахнули и потом попытались выдать это за единственную форму, на которую они способны. С вполне предсказуемыми последствиями, но это мелочи.
Одна беда — они не были на моем месте.
И очень жаль, потому что я с удовольствием поменялся бы с кем-нибудь.
Полковник Цыбулин задерживался уже почти на полчаса.
Не сказать чтобы мне это так уж принципиально было, но обидно. Я не самый пунктуальный человек в мире, но мне почему-то всегда казалось, что военные не должны опаздывать. Как будто пунктуальность им вкладывают вместе с умением форму носить.
Под ногами чавкало.
Как правило, в Москве под Новый год морозно, но за последние два дня все успело растаять. На кладбище было больше грязищи, чем снега.
Карим Ниязов, студент медицинского института на Пироговке, подрабатывавший здесь могильщиком, курил дешевую сигарету с фильтром, изредка поглядывая на меня. Про такой взгляд обычно говорят, что в нем проскальзывала настороженность, но в его случае это было не совсем так. Она из него фонтаном била. И не потому даже, что у меня морда и руки только начали подживать, хотя это паршиво выглядело.
Просто он знал, кто я такой.
Быть некромантом само по себе не преступление. Ты просто таким рождаешься — маленькое могущественное чудовище, умеющее делать то, что другим кажется невозможным. Но большинству нормальных людей рядом со мной неуютно.
Я могу их понять.
Знаете, это довольно сложно — разговаривать с человеком, делать вид, что все в порядке, и при этом все время помнить о том, что он может заставить труп вашего дедушки ходить и говорить, как если бы тот был жив.
«Заставить» — это ключевое слово.
Не знаю, был ли этот парень у Цыбулина на зарплате, но именно он отсигналил ему о мероприятии, запланированном здесь на сегодня. Это значило, что у нас была одна и та же цель и как минимум похожие взгляды. Мы оба играли на одной стороне. И мне чертовски не нравилось, как он на меня смотрит.
Так по-настоящему хорошие парни в фильмах смотрят на двойных агентов. Или на того бандита, который из каких-то своих соображений решил сдать своих подельников. Меня не очень парило, что Карим меня чудовищем считает. Не в первый раз такое случается, и я от этого хуже спать не стану. Но у нас тут небольшой конфликт интересов намечался, а в таких случаях не стоит находиться слишком близко к парню, который уверен, что ты — монстр.
Я не думал, что он ударит мне в спину, когда буду слишком занят, чтобы следить за ней. Правда не думал.
