Но когда Марго обернулась, глаза у нее были — как шторм.

Она не плакала, и это было хорошо, потому что я не умею успокаивать плачущих девушек. Просто что-то поднималось в ней — густое, темное, влажное. Копившееся так долго, что я представить себе не мог. Я смотрел на нее, и у меня сердце ухнуло вниз — так чувствуют ступнями глубину, спрыгнув с борта лодки где-нибудь в Малаккском проливе. Там, где не видно берега, зато полно мелких оранжевых медуз, которые чертовски больно жалятся.

— А что у меня такого есть, за что меня стоит любить? — спросила она. — Жопа. Сиськи. И уже не первой свежести. У половины человечества это есть.

— У тебя есть ты, — сказал я.

Марго усмехнулась, глядя на меня, как на ребенка, который опять сморозил глупость.

— За это нельзя любить. Это недостаток.

— Если ему не нужна ты — вот такая, какая есть, зачем он на тебе женился? — спросил я.

На самом деле понятно зачем. Просто мне хотелось, чтобы она попробовала над этим задуматься. Может, не прямо сейчас, но попробовала бы. Вот только один предусмотрительный парень заранее позаботился о том, чтобы у нее был ответ на этот вопрос.

А если у тебя есть ответ, ты его используешь, потому что думать — это трудно. Никто не будет добывать огонь трением, если у него есть спички.

— Брак — это когда ты должен чем-то жертвовать, потому что в отношениях у тебя есть обязанности, — сказала она. — Раз уж ты влез в это и другой человек теперь в тебе нуждается и зависит от тебя, надо иметь совесть за это расплачиваться. А не бежать при первых же неудобствах. Надо понимать, что брак — это не награда за то, что ты был хорошим. В нем всегда неудобно, потому что до этого у каждого из двух людей была какая-то своя жизнь. А после ее уже не бывает, потому что всем приходится выбирать, что важнее — ты или твой партнер, ты или брак. И, конечно, в настоящем браке выбор всегда должен делаться не в твою пользу. Эгоизм всегда все разрушает.

Меня дико подмывало сказать ей, что отношения бывают всякие. И нормальные в том числе. Но я промолчал. У меня просто не нашлось нужных слов, годных для того, чтобы сказать их той Марго, которую я сейчас видел. Ник сломал ее, и я не знал, как это исправить.

Вместо этого я замотался в одеяло по самую шею и нырнул в санузел, пока она его не заняла. У маленьких московских квартир есть свои особенности. Пока я жил один, меня не особенно парило, что унитаз находится там же, где и ванна. Удобно даже.

— Твоя подруга на кухне, — сказала Марго из комнаты, не повышая голоса.

У моей квартиры есть еще один недостаток — тонкие стены. Я имею в виду, что вообще все слышно. Когда воду спускаешь, все соседи в курсе.

К тому моменту, когда я нашел чистые джинсы, в ванной шумел душ.

Переодеваться оказалось чертовски неудобно. Трудно застегивать пуговицы, когда от каждого второго движения царапины на руках открываются и начинают кровить. Не сказать чтобы больно, но перекиси в процессе одевания я изрядно извел.

Люс сидела на кухне. Все это время.

Я был уверен, что она злилась. Не думаю, что ей приятно было слышать, как мы с Марго о любви разговариваем. То есть, кажется, я не сказал ничего крамольного, но Люс этим не обманешь.

Она мои эмоции чуяла раньше, чем я их испытывать начинал. Обычно я запросто мог по ее настроению понять, что у меня внутри происходит, если сам в этом не был уверен.

Подруга, значит? Ну да, безусловно, меня можно было назвать другом Люс. Это классический вид сотрудничества человека с тем, кто живет в Гемаланг Танах. Договор, скрепленный кровью и делающий сильнее вас обоих. Понимаете, о чем я?

Рабочие отношения.

Вот только ей никогда не нравились девушки, которые нравились мне. Даже в школе, когда ничего серьезного не предполагалось.

Но, когда я вошел на кухню, там все еще ничего не было разбито. Люс аккуратными мелкими глоточками пила чай. Из моей единственной пивной кружки.

И улыбалась.

— Может, объяснишь мне, что ты сделала с Марго? — спросил я. — У нее царапины исчезли.

— Разглядел уже? Молодец, быстрый. — Анна-Люсия прищурилась. Улыбка соскользнула с ее губ.

— Она теперь двигается иначе. Как будто ей больше не больно.

Какого черта я, интересно, оправдываюсь?

Впрочем, оправдание помогло. Люс расслабилась, сделав еще один глоток. Отодвинула чашку. И уставилась на меня с таким видом, словно собиралась поделиться со мной отличным свежим анекдотом, а пока прикидывала, каковы шансы, что я уже его слышал.

Что-то мне от этого ее взгляда не по себе стало. У Люс чувство юмора довольно специфическое. Нельзя сказать, что мне всегда нравились ее шутки.

— Ну был только один способ спасти ее. Я поделилась своей кровью, — сказала она. — У тебя коньяк есть? Я не нашла.

— Ты заключила с ней договор? — Люс покачала головой.

— Я обещала тебе, что не причиню девушке никакого вреда. Никакого — в твоем понимании. А ты знаешь, чем оборачивается для человека договор с кем-то вроде меня. Она могла не выдержать, потому что прежний напарник был слишком силен для нее. Он выжрал ее изнутри, как пламя выжирает свечу. И мертвая кровь не могла спасти ее от этого. Она только позволяла ей убежать в смерть. Поэтому я лишь дала ей силу, ничего не взяв взамен. Так не делают, но я обещала. — Мгновение, наверное, я пытался понять, что это такое она говорит. А потом меня как будто граблями по башке ударили.

Лучше бы она злилась. Я встал, пошарил в полках, потом под раковиной. Коньяка не было. И виски тоже. Зато в холодильнике, в ящике для фруктов, нашлись два лежалых лайма и почти полная бутылка текилы. Не помню, зачем я ее туда засунул, но находка меня обрадовала. О некоторых вещах сложно говорить на трезвую голову.

— Будешь? — спросил я.

— А что делать? — вздохнула Люс. — У тебя же все равно больше нет ничего.

За окном сыпал снег — белые искры по шелковой тьме. Рыба-солнце плыла в небе, ее плавников касались пыльные облака. Из открытой форточки тянуло холодом. Та еще погодка. Промозгло, ветер между домами свистит — не то чтобы метель, но на улицу все равно выходить не хочется.

— Дрянь какая. — Люс откусила кусок лайма вместе с кожурой, проглотила, не жуя. Поморщилась. — Кислятина.

— Вообще-то этим по-другому закусывают, — сказал я.

— Мог бы и предупредить, — хмыкнула она, делая мне знак налить еще.

Есть причина, по которой тот, кто дает свою кровь в знак заключения договора с духом, должен получить взамен чужую, как в ритуале братания.

Наверное, вы слышали о сделках с дьяволом. Об этом много одно время писали. Классический сюжет: неудачливый парень связывается со злобным и жадным духом, просит у него денег, славы и женщин, а потом подмахивает бумагу о продаже души собственной кровью — и еще триста страниц посвящены тому, как он пытается расторгнуть его. Почти все уверены, что герой попадет в ад, если у него не получится это провернуть.

Бред, конечно, но многие на это ведутся.

Для попадания в ад человеку не нужен никакой дьявол. Свой ад всякий строит для себя сам — от фундамента до флюгера на крыше. Подстава не в том, что парень продает душу. Я вообще не уверен, что ее можно продать, если говорить откровенно. Но он делает одну вещь, которая дает духу власть над ним. Кровь — это дверь, ведущая внутрь него, и он снимет ее с петель.

Заходи, кто хочет.

Я уверен, вы задумывались над тем, почему с тем парнем, который заключает сделку с дьяволом, начинает происходить всякая дрянь, из-за которой он больше не может чувствовать себя счастливым, хотя получает кучу классных вещей. Он хотел их раньше, но ни одна из них не приносит ему ничего хорошего — ни деньги, ни власть, ни популярность.