(идейно и персонально) с ВКП (б) – а к той части, которая по-прежнему стоит на религиозной основе, отталкивается от реакции и коммунизма и ведет органическую работу по сочетанию «исторического» с «революционным». – В 1932 году мне сообщили, что в Шанхае имеется издательство «Слово» и одним из его основателей является г. И.М. Алтадуков – по происхождению кабардинец. Я списался с ним, и таким образом моя книга увидела свет... Книга вышла в декабре 1932 года, была разослана всем эмигрантским газетам, но – как Вы, наверное, заметили – вот уже ? года ни одна из них «не замечает» Страну Прометея. Я не ищу причин этого молчания, потому что знаю их. Причины в том, что похвалить книгу – по мнению делающих погоду критиков – значит как-то и автора приподнять, – а этого делать нельзя, ведь автор (страшно сказать!) евразиец. Выругать тоже нельзя, так как и брань может привлечь к книге внимание. Но внимание к книге – в значительной части внимание к автору – а это-то и вредно! Вот почему (как мне кажется) «наша печать» предпочитает молчание. Дескать – никто ничего не услышит – и ладно, и на Шипке полное благополучие и благорастворение всяческих поддающихся благорастворению веществ.
Прошу Вас не удивляться моему многоречию. Оно объясняется всем изображенным выше.
Однако, ради Бога, не поймите меня так, что будто во мне говорит авторское «задетое» самолюбие. Нет. Мое авторское самолюбие удовлетворено в высшей мере. Увы – не русскими, но чешскими (отчасти немецкими) критиками. К настоящему времени (если подходить статистически) я располагаю почти двумя десятками отзывов столичных, за малым исключением, рецензий. Некоторые из них таковы, что чувство меры и скромности не позволяет мне их приводить. Добрая треть лучших чешских критиков отметила Страну Прометея – и, право, это больше чем достаточно для первой книги «начинающего» писателя.
Я очень надеюсь, что Вы не будете на меня в претензии за это письмо. Повторяю – оно пишется мною под непосредственным впечатлением от Вашей статьи. Рядом с Вашей статьей – заметка г. Подорожника показалась мне не то что неожиданной, но написанной как будто в неожиданном тоне. Не тот (представляется мне) взят нотный ключ! г. Подорожник находится в Варшаве, а устроители Дня Русской Культуры и Русского Дома, так же, как и я, – в Праге (в Париже я бывал и живал, но неподолгу). То неудовольствие, которое, несомненно, возникнет у лиц, задетых г. Подорожником – едва ли ощутится этим последним. И едва ли же я избегну последствий сего неудовольствия... Правда, и то сказать: – оно не будет первым. Но его (неудовольствия) острота, «перчистость», по-видимому, от этого не уменьшится.
Если это возможно – убедительно и настойчиво прошу Вас прислать мне несколько экземпляров «Молвы» от 11-го с. июня. В свою очередь – я обещаюсь Вам исполнить какую-либо Вашу «литературно- газетно-книжную просьбу», связанную с Прагой. Говоря определеннее – мог бы прислать Вам то, что Вас интересует из евразийской литературы; а также – из так называемой «федоровской». Под федоровской литературой разумею писания самого Н.Ф. Федорова (Философия Общего Дела) и его сторонников и последователей: Горностаева, Сетницкого, Остромирова[226] . Мне чрезвычайно хотелось бы оказаться полезным для Вас.
Примите выражение моего искреннего уважения,
покорный Ваш слуга <Чхеидзе>.
Переписка Л.Н. Гомолицкого с К.А. Чхеидзе находится в собрании: ГАРФ, ф. 5911, оп. 1, ед. хр. 29. Письма Гомолицкого – автографы, письма Чхеидзе – машинописные отпуски.
Константин Александрович Чхеидзе (1897-1974) – писатель, публицист, видный деятель евразийского движения 1930-х годов. Грузин по отцу, принадлежавший к древнему княжескому роду, русский по матери. В 1917 г., после окончания военного училища, служил в Кабардинском полку («Дикой дивизии») и участвовал в походе Корнилова на Петроград; в 1918-1920 на гражданской войне, год был адьютантом Начальника кабардинских частей генерала Заур-Бека Даутокова. Посла разгрома Врангеля и эвакуации в Константинополь и на о. Лемнос провел два года в Болгарии, откуда перебрался в 1923 г. в Чехословакию и поступил студентом на Русский юридический факультет в Праге, который окончил в 1928 г. В середине 1920-х годов обратился к литературной деятельности и публицистике, был членом кружка «Далиборка» и Союза русских писателей и журналистов. Со второй половины 1920-х годов становится деятельным участником евразийского движения, в августе 1928 г. был направлен в Париж для работы в редколлегии газеты Евразия, но в 1929 г. вернулся в Прагу, выступив против группы Сувчинского, на стороне «правых» евразийцев. Был одним из главных идеологов евразийства «посткламарского» периода. Весной 1933 приезжал с лекциями в Польшу – в Вильно («К.А. Чхеидзе в Польше»,
22. Гомолицкий – Чхеидзе
19.6.33
Дорогой автор «Страны Прометея» и многих рассказов, которые давно уже привлекли к Вам мое расположение.
Следующий раз, если соберетесь ответить на это мое письмо, обязательно не забудьте прислать Ваше имя и отчество, так как без таковых никак нельзя обойтись русскому, собравшемуся написать письмо. Чтобы уже сразу покончить с этим вопросом, сообщаю Вам тут же свои – зовут меня Львом Николаевичем.
В этой нашей первой заочной беседе мне суждено длинное предисловие, потому что должен еще извиниться перед Вами за то, что пишу это письмо на редакционных полосах, но в моей кочевой и непрочной эмигрантской жизни никогда нет ни приличной специальной бумаги для писем, ни своих конвертов, ни времени уделять этим важным вопросам. Полагаю, что Вы не осудите меня за эту вольность. Ведь мы в походе, а в походе не обращают внимания на внешние приличия.
Я очень был рад прочесть Ваше письмо, тем более, что писал о Вашей книге не по долгу службы, не казенно, а искренне. И если уж Вы сообщили мне некоторые подробности о том, как печаталась Ваша «Страна Прометея» (очень у Вас это вышло удачным название!), то позволю и себе ответить тем же – рассказать, как печаталась моя рецензия. Хотел я сказать гораздо полнее и подробнее. Но, можно сказать, на половине дороги остановился и ужаснулся размером уже написанного. Вместо обычных дозволенных для беглой рецензии, отмечающей молодую литературную новинку, ста – ста пятидесяти строчек получилась тяжеловесная статья. С полным сознанием своей вины я принес ее редактору и вполне согласился с ним, что 400 строк обязывают. Отводя столько места молодому автору, газета тем самым говорит, что явление это исключительное. И вот от меня редактор потребовал доказательств исключительности этого явления. Единственным доказательством моим была сама книга. И я вернул ее редактору и стал ждать ответа. Ответом была чистая, нигде не тронутая редакторским карандашом, авторская корректура, а потом – промелькнувшая «неожиданная» (по-Вашему) фраза Подорожника [227].
Кстати об этой фразе. Мне кажется, Вы несправедливы к Подорожнику. Я его не защищаю, но согласитесь, что в его сравнении ничего для Вас обидного не было, а если мог таиться вред (в том смысле,