Кадзуки и его банды Скорпиона. Он и сам удивился такой неожиданной силе.

— Киай!

Доски будто взорвались. Полетели щепки.

На миг в зале воцарилась ошеломленная тишина, а затем он взорвался аплодисментами.

Джек торжествовал. Восторг хлынул на него волной. Все страхи и сомнения вдруг исчезли. На миг он почувствовал себя всемогущим.

Аплодисменты стихли, и только один человек по-прежнему хлопал.

— Великолепно! — похвалил Масамото, выходя на середину зала. — Вы очень хороший учитель, сэнсэй Кюдзо. Можно мне ненадолго позаимствовать у вас Джека?

Сэнсэй Кюдзо поклонился в знак согласия, но Джек заметил, как сверкает в глазах самурая бессильная злоба.

Масамото поманил Джека и пошел к выходу.

— Я так и не нашел времени поговорить с тобой, — начал воин. Они с Джеком шли мимо строительной площадки Дворца сокола, где стучали молотками несколько плотников. Масамото и Джек углубились в тишину Южного сада дзэн, куда не долетал шум стройки. — Как идет учеба?

Джек, еще не остывший после тамасивари, ответил:

— Отлично, но тренировки оказались тяжелее, чем я думал.

Масамото рассмеялся:

— Тренировки легкие. Это твои ожидания делают их труднее. Я должен попросить у тебя прощения. В последние месяцы я все время был в отъезде и не помог тебе советом, но того требовали дела государства.

Джек кивнул. Масамото, наверное, говорил об антихристианской кампании, начатой Камакура. В Эдо прошли новые казни, а Кадзуки позаботился, чтобы Джек узнал о них во всех подробностях. Какие же масштабы приняла эта беда, если его опекун потратил столько времени на поручения даймё Такатоми.

— Хорошая новость в том, что мы все уладили. Теперь я смогу проводить с тобой больше времени, — сказал Масамото, и ту половину его лица, которая не была изрезана шрамами, озарила улыбка.

— Значит, даймё Камакура остановили? — не вытерпел Джек.

Он уже не мог скрывать свою радость.

— Камакура? — переспросил Масамото, и его улыбка погасла. — Ты что же, все знаешь?

Он посмотрел на Джека взглядом, пронзительным точно клинок. На миг мальчик испугался, что заговорил, когда не следовало.

— Ничего не бойся, — продолжил опекун, жестом приглашая Джека сесть на веранде, с которой открывался вид на садик и каменную чашу с водой. — Чтобы тебя успокоить, раскрою тебе большую тайну: даймё Такатоми просил меня… как бы лучше выразиться… уладить споры по поводу управления страной и судеб ее гостей. Мне нужно было выяснить, как смотрят на это правители других провинций. Подавляющее большинство на нашей стороне. Тебе не о чем беспокоиться.

— Но как же погибшие священники? Разве Камакура не приказал перебить христиан и чужестранцев, которые отказываются уезжать?

— Уверяю тебя, это лишь предрассудки одного даймё.

— Разве они не могут распространиться среди других правителей? — настаивал Джек. — Если все так обернется, для меня это верная гибель, меня могут убить, прежде чем я отправлюсь домой.

— Домой? — Масамото удивленно приподнял брови. — Но это и есть твой дом.

Джек не знал, что ответить. Да, Япония теперь была у него в крови, с этим он поспорить не мог, но сердце навсегда принадлежало Англии.

— Ты мой сын, — гордо произнес Масамото. — Никто не осмелится тебя обидеть. Кроме того, ты стал самураем, и через несколько лет защитник вроде меня тебе будет не нужен.

Масамото похлопал Джека по спине и засмеялся.

Мальчик выдавил из себя улыбку. Масамото заботился о нем от чистого сердца, и Джек понимал — спорить с ним сейчас будет страшным неуважением. Все равно что бросить ему в лицо все то доброе, что он для него сделал. Как бы Джеку ни хотелось вернуться домой и найти Джесс, он был в долгу перед воином и теперь обязан был ему служить.

Джек решил подождать. Для начала он посвятит себя технике «Двух небес», а уж потом, когда сможет за себя постоять, попросит Масамото, чтобы тот его отпустил.

— Понимаю, Масамото-сама, — сказал Джек, почтительно склонив голову. — Я просто боялся, что все гораздо хуже. Но все равно я твердо решил участвовать в Круге трех и учиться технике «Двух небес».

— Вот это и есть настоящий дух самурая! Я понимаю, как сильно ты хочешь вернуться на родину, — согласился Масамото. — Но в память о твоем отце и моем дорогом сыне, Тэнно, я обещал, что позабочусь о тебе. Я за тебя отвечаю. А потому ты в полной безопасности.

Джек опасался, что кампания даймё Камакура охватит всю страну. Тогда даже великий Масамото не сможет ее остановить. Однако в глубине души мальчик знал: опекун будет сражаться до последней капли крови, чтобы защитить его.

Масамото повернулся к Джеку. Теперь на его лице лежала печать тревоги.

— Говорят, у тебя непростые отношения с некоторыми учениками. Это правда?

Джек кивнул.

— Но я сам вполне могу с этим справиться, — поспешил добавить он.

— Я в этом уверен, — одобрил Масамото смелость мальчика. — И все-таки теперь, когда я вернулся, я недвусмысленно дам понять, что не потерплю грубости и предрассудков в своей школе. Хочу дать тебе один совет. Он сослужил мне хорошую службу в юности.

Джек никогда еще не видел Масамото таким. Суровым, непреклонным, повелительным — да. Но чтобы он вел себя по-отечески — это было что-то новое. Джек вспомнил об отце, и сердце горько сжалось.

— Я знаю, что такое быть не таким, как все. На самом деле они просто завидуют, потому что ты прекрасно владеешь мечом и ты отличный самурай. Если ты не будешь обращать внимания на их насмешки, они перестанут тебя дразнить.

— Но как не обращать? — спросил Джек. — Вряд ли я стану одним из них. Слишком уж выделяюсь.

— А я нет? — спросил Масамото, повернув голову так, что стали видны шрамы на левой щеке.

Джек промолчал.

— Помни о фудосин. — Масамото протянул руку и погрузил палец в каменную чашу. Начертив круг на воде, он стал смотреть, как исчезает рябь. — Не дай чувствам управлять и заманивать тебя в ловушку. Пусть они исчезнут, словно буквы, написанные пальцем на воде. Если ты им не поддашься, они не причинят тебе боли.

Зимнее солнце размытым пятнышком поднялось в небо, освещая выбеленный снегом мир. Загнутые карнизы Буцу-дэна отяжелели от снежных шапок, и школа погрузилась в непривычный покой. Зима, внезапно сменившая осень, скрадывала все звуки.

Джек рассек морозный воздух катаной, и дыхание заклубилось, будто дым.

С тех пор как банда Скорпиона напала на него возле Дворца сокола, Джек вставал чуть свет и упражнялся с мечом в Южном саду дзэн. Он поклялся, что перед завтраком будет по сто раз выполнять каждое ката, и повторял их каждый день, словно какой-то ритуал. Может, сэнсэй Хосокава и запретил ему пользоваться катаной на занятиях, но ничто не мешало Джеку тренироваться с ней в свободное время. Он твердо решил выиграть Испытание строем, каким бы оно ни оказалось.

После тренировки Джек направлялся в Бутоку-дэн и по пятьдесят раз бил каждым кулаком по макиваре, готовясь к Испытанию деревом. Так что за завтраком ему с трудом удавалось удержать хаси в дрожащих пальцах.

Днем, после занятий, он присоединялся к Акико в саду, где она упражнялась в кюдзюцу. Между выстрелами девочка поправляла стойку Джека, показывала, как лучше прицелиться, и помогала «забыть» о мишени. Иногда ему даже удавалось не промазать. Потом, если оставалось время, Акико проверяла, хорошо ли он запомнил иероглифы кандзи, и показывала новый.

Однажды во время такого урока Джек спросил, как же она выучилась так лазать по деревьям. Девочка