— Прошу меня простить.
— Пожалуйста... Значит, только услышав об аресте Палмера, вы решили, что пора во всем сознаться?
— Да.
— Но ведь к этому времени вы могли умереть.
— Именно так. Однако я оставил поверенному подробный отчет о преступлении и распоряжение передать этот отчет в полицию сразу же после моей смерти.
— Да, мне удалось ознакомиться с этим документом. Если не ошибаюсь, он не содержит ничего, кроме краткого ряда сухих фактов?
— Они отражают то, что произошло — совершенные мною действия.
— И не подкреплены никакими доказательствами?
— Я счел, что документ в избытке содержит доказательства.
— А как отнеслись к нему в полиции?
— Над ним посмеялись, — с горечью признался мистер Тодхантер.
— Так или иначе, никаких вытекающих действий не было предпринято?
— Никаких.
— Вы могли бы назвать причину, по которой полицейские, стражи закона и порядка, не предприняли никаких действий — кроме той, что сочли признание фальсификацией?
— Уверен, так к нему и отнеслись.
— И все-таки вы придерживались мнения, что вашего признания хватило бы, чтобы убедить их, даже если бы вас уже не было в живых?
— Да, так я думал.
— Мистер Тодхантер, ваши коллеги и знакомые считают вас обладателем интеллекта выше среднестатистического. Смею вас заверить: если бы вы и в самом деле застрелили мисс Норвуд, то не удовлетворились бы туманным «признанием», не подкрепленным доказательствами, а постарались бы доказать свою виновность, чтобы никто другой не попал под подозрение.
— Свое признание я не считал и не считаю туманным и бездоказательным.
— И вы не согласны с тем утверждением, что после убийства вы вели себя скорее как невиновный человек, нежели как преступник, тем более потому, что, как вы уверяете, вы исходили из самых благих побуждений и ничего не теряли даже в случае разоблачения?
— Не согласен.
— Вы думаете, человек, который замыслил — ошибаясь, разумеется, но искренне — то, что можно назвать «благородным убийством», способен удрать, подвести невиновных под подозрение и даже обречь их на смерть, если «признание» не вызовет доверия?
— Возражаю против слова «удрать»!
— Давайте выразимся иначе. Находите ли вы последовательными собственные действия после совершения преступления — из благих побуждений, но все-таки преступления?
— Да, нахожу! Возможно, я глуп, но...
— Я снова повторю — только прошу вас, не волнуйтесь! — что доводы защиты в вашу пользу на этом суде говорят правду: вы лишь осмыслили идею убийства, возможно, она занимала вас с тех пор, как вы узнали, что ваши дни сочтены, но в глубине души вы не собирались совершать убийство и знали, что не решитесь на такое даже в крайнем случае; когда же вы узнали, что другой человек, из семьи, к которой вы питаете дружеские чувства, совершил убийство, спланированное вами теоретически, вы поняли, что улики настолько двусмысленны, что способны бросить тень подозрения и на вас. И, будучи порядочным и чрезвычайно высоконравственным человеком, вы оговорили себя, сознавшись в преступлении, которого никогда не совершали.
Тех, кто ожидал от мистера Тодхантера глубокого обморока, постигло разочарование.
— Дело обстояло совсем иначе, — с необычайной твердостью заявил он. На этом его испытание завершилось.
Все утро мистер Тодхантер провел на свидетельской трибуне.
Врач не позволил ему выйти из здания суда в перерыв, ленч на накрытом крышкой подносе ему принесли в пустую комнату.
Прежде чем уйти на ленч, сэр Эрнест зашел поздравить мистера Тодхантера.
— Вы с честью вышли из этого испытания. Обратили ситуацию в свою пользу. Рискованная затея, но думаю, она окупится. В противном случае ваш обморок здорово подвел бы нас.
— Как вы думаете, какое впечатление произвели его гипотезы на присяжных? — с тревогой спросил мистер Тодхантер.
Сэр Эрнест помрачнел.
— Невозможно угадать. Кажется, присяжным нравится видеть в вас не убийцу, а благородного джентльмена.
— Но ведь это означает, что в преступлении будет обвинен Палмер!
— Вот именно.
— Черт побери, я не настолько благороден! — вскипел мистер Тодхантер.
— Ну-ну, — примирительно произнес сэр Эрнест и поспешно удалился.
Худосочный мистер Бэрнс первым обратился к присяжным после перерыва. При этом он не поскупился на благодарности подсудимому и его защитникам, великодушно предоставившим ему возможность высказаться. Но это не помешало ему изложить версию полиции со всей присущей ему прямотой, откровенностью и убежденностью. В целом его речь представляла собой развернутую гипотезу, которую уже выслушал на допросе мистер Тодхантер, и пару раз мистеру Бэрнсу удалось весьма ловко построить логическую цепочку. А из того факта, что подсудимый избавился от пули, мистер Бэрнс раздул целую сцену.
— Подсудимый уверяет нас, что он несет ответственность за смерть мисс Норвуд — не важно, умышленно или непреднамеренно. Но все его поступки до единого свидетельствуют о том, что подсудимый невиновен. Он заявляет, что выбросил роковую пулю ради собственной безопасности. На первый взгляд причина убедительная. Но при расследовании от этого довода не осталось бы ни следа.
Оба моих ученых друга подробно изложили нам психологический аспект дела; несомненно, принимать психологию во внимание следует в той или иной степени даже в зале суда. Отлично, так как же психология рассматривает выброшенную пулю? Подсудимый говорит, что руководствовался примитивным инстинктом самосохранения. Но от чего он спасался? По сравнению с заурядным убийцей подсудимому было почти незачем бояться неумолимого закона — по крайней мере, так он считал в то время. Зачем же ему понадобилось уничтожать эту единственную, бесценную улику, неопровержимое доказательство, указывающее на виновника?
Чтобы с чистой совестью уплыть в Японию, отвечает подсудимый. Уплыть в Японию — и предоставить событиям идти своим чередом, чтобы тем временем под подозрение попали ни в чем не повинные люди и невиновного арестовали? Нет! Единственным с точки зрения психологии представляется другое объяснение: подсудимый выбросил пулю не потому, что она была выпущена из его револьвера, а потому, что вылетела из другого оружия, принадлежащего человеку, которого он знал, одобрял и был готов защищать любой ценой. Я убежден, что именно по этой причине подсудимый избавился от злополучной пули.
Мистер Тодхантер беспокойно переглянулся с сэром Эрнестом. Речь адвоката встревожила его. Но сэр Эрнест по-прежнему сидел, равнодушно ссутулившись и не поднимая глаз. К растущей тревоге мистера Тодхантера, мистер Бэрнс обнаружил на потолке еще одну неувязку в линии защиты.
— Как уже было сказано, подсудимый не совершил ни единого, даже самого тривиального, поступка, который нельзя было бы приписать его невиновности. Возьмем, к примеру, случай с подменой револьверов, которую мистер Тодхантер задумал и долгое время ошибочно считал осуществленной. Какова была цель этой подмены? Нам известно, что ей предшествовало: осторожные вопросы, чтобы убедиться, находится ли револьвер в данный момент в квартире — а Палмер, зять Фарроуэя, именно тем утром, в неожиданно
