туркменских ковров. Посмотрел на строй сейменов. Они оставались в Крыму, но пришли проводить своего повелителя. На кучку ближайших людей. Эти были теперь лишними на земле Тавриды. Они разделят изгнание вместе со своим ханом.

'Они верны, но только потому, что у них нет иного выхода. Горько? Грустно? А может быть, смешно? Какое солнце! Как далеко видно! В Истамбул! Двум смертям не бывать'.

Инайет Гирей по-мальчишески спрыгнул с камня и, шумя галькой, быстро подошел к причалу. Поднялся на каторгу, но вдруг вернулся, встал перед сейменами.

— Воины! Не я первый, не я последний, но помните: покуда в Крыму будут Ширин-бей, и Барын-бей, и Сулеш-бей, и Кулук-бей, и Кан-Темиры — не знать Крыму спокойствия. Не объединив силы, Крым только тень Турции. Крым — третья рука султана. Султан, не задумываясь, даст отсечь ее, коли раны, полученные в бою, станут болеть и гнить. Подумайте о себе и о своих потомках, люди Крыма.

Инайет Гирей дал знак, и перед сейменами поставили куль, набитый пара[37]. Сеймены сорвались с мест и бросились к деньгам.

Инайет Гирей с удовольствием глядел на возню вокруг мешка. Отвернулся, словно на прогулке, пошел к трапу.

И вдруг, бешено пыля, — всадник. Поперек седла у него женщина. Осадил коня перед ханом.

— Это тебе, Инайет Гирей! Ее имя Надежда!

Столкнул женщину с коня и умчался. Женщина закута-

па в черное. Хану было нечего терять, ему и жизни было не жалко. Подошел к женщине, поднял покрывало. Русская. Удивительной красоты. На грудь приколота записка: 'Хан, эта красавица принесет себе счастье. Маметша-ага'.

— Маметша-ага? — Инайет Гирей скрипнул зубами. Рука рванулась к кинжалу. Сдержался. Перед ним только невольница. Что ж, загадки можно решать и в плаванье.

Указал невольнице на каторгу. Она послушно взошла по трапу. За ней — Инайет Гирей. Кивнул капитану. Тотчас невольники оттолкнули каторгу от берега и стали грести. Поднялись паруса.

Сеймены все еще дрались возле куля с деньгами.

'Ветер попутный! — обратил внимание Инайет Гирей. — А вдруг?'

Надеяться было не на что. Впрочем, если бы удалось восстановить султана против Кан-Темира, как знать — глядишь, и помилуют и пожалуют. За гордость, за смелость; за покорность опоздавшую, но ведь разумную. Мурад IV хоть пьян, но умен. Инайет Гирей надеялся на ум султана и на свой ум: умный умного должен понять.

Свежело. Хан спустился вниз и приказал привести к нему Надежду.

В Истамбуле бывшему хану отвели дом и оставили в покое.

Неизвестность — худшая из казней. Инайет Гирей снова потерял уверенность в себе. Его все сторонились. Старые друзья даже за взятку не желали разведать в Серале, какая доля уготована ему султаном.

И вдруг Василий Лупу случайно узнал: султану угодно иметь перстень, который сделал чырак Сулейман, что сидит в Кярхане Сулеймана Великолепного.

Это ниточка спасения!

Инайет Гирей осматривает остатки сокровищ. Кожаные мешочки с турецкими золотыми алтунами. Мешки с серебром. Десяток кулей с пара и акче. Сундучок с драгоценностями, несколько собольих шуб, редкие ковры, золотое оружие, русский ларь — с морским зубом. Этого хватит надолго — себе, челяди, охране… Можно даже мечтать о новом восшествии на престол. Султаны не вечны. Ничто под солнцем не вечно, но вот как уцелеть теперь?

Нагрузив слуг золотом, Инайет Гирей идет искать чырака Сулеймана. Находит.

Мастер Сулеймана изумлен: пришли не к нему, не к его подмастерьям, а к ученику. И не кто-нибудь — бывший хан Крыма! Мастер думает. Пожалуй, это на руку. Разве не великолепно, что в его мастерской даже ученики поставляют работу в царские дворцы!

Перстень для Сулеймана — пропуск в подмастерья. Правда, это случится только по истечении 1001 дня, но тысяча первый день не за горами.

Мастер сияет. Он заломил огромные деньги за перстень и получил их. Кое-что из этой суммы перепадает и Сулейману. И не так-то уж мало. По крайней мере, у него никогда еще не было столько денег. Но Сулейман мрачен. И вдруг Инайет Гирей, любуясь работой, обронил кому-то из редкой своей свиты:

— Лупу прав, султану Мураду должен понравиться такой перстень.

— Султану Мураду?! — воскликнул Сулейман.

Хан с недоумением посмотрел на сияющего чырака. Мастер смущен поведением воспитанника, но тот одергивающих взглядов не понимает.

— Ваше величество, если этот перстень будет подарен его величеству султану, я хотел бы кое-что доделать в перстне.

Это уже любопытно.

— Но чем же еще можно улучшить столь совершенную вещь?

— Мне хотелось бы, чтобы этот перстень был печатью султана… — говорит Сулейман и сникает, ведь нужен еще драгоценный металл. Это удорожит и без того дорогой перстень.

Но все согласны: и хан и мастер.

Сулейман заставляет высоких клиентов подождать. Они следят за его удивительными руками, а он, захваченный своей особой мыслью, не смущаясь, при них заканчивает работу.

У хана Инайет Гирея ноги обрели землю. Он готов держать ответ перед султаном. Он готов к встрече с Кан-Темиром. И как знать, может, ему бы и повезло, но в тот день в Истамбул прибыл гонец с черной вестью: донские казаки, осаждавшие Азов, сделали пролом в стене и захватили город. Пала еще одна турецкая твердыня. Инайет Гирея в Крыму не было, но падение Азова — его вина.

Во всем совершенстве царственных одежд, на сверкающем троне, неподвижно, как сама вечность, сидел Мурад IV. Справа от Мурада верховный визирь Байрам-паша, слева — верховный муфти Яхья-эфенди. Сановников множество. В отдалении столик, за столиком Рыгыб-паша, создающий для потомков историю деяний султана.

У Инайет Гирея сердце дрогнуло в недобром предчувствии, но он не испугался. Изо всех ценностей он не утерял только одну — свою жизнь. А чего она стоила без Крыма?

Положа руки на сердце, согнувшись в почтительном поклоне, Инайет Гирей приблизился к трону, встал на колено и поцеловал нижнюю ступеньку.

— Почему ты здесь, у ног моих? — спросил Мурад с притворным удивлением, но притворство и удивление у него были нарочито явственные. — Где твои царские дары, хан Инайет Гирей? Где твоя пышная свита? Уж не бежал ли ты с поля боя? Уж не побили ли тебя твои друзья русские? Ведь ты писал к их царю чаще, чем ко мне.

— Великий государь, убежище веры, падишах! Я, потерявший престол, прибыл к тебе без твоего зова, ибо спешил остудить меч твоего гнева, который по наветам поднят над моей несчастной головой. Я приехал к тебе, а не бежал от тебя, ибо я верую в торжество правды. Да, мой государь, я разбит, но — увы! — не в борьбе с неверными. Меня погубили козни, которые совершаются под сводами твоего благородного дома. Нет у меня больше слуг, я нищ и не могу доставить твоему высочеству радость, предъявив замечательные дары, достойные царствующего в Великой Порте, но все же, несмотря на мою бедность и полное мое разорение, я принес тебе в дар этот перстень.

В руКах Инайет Гирея появился зеленый футляр, очертаниями напоминающий главную мечеть Истамбула Ая- Суфью.

В глазах Мурада пролетела искорка любопытства: 'Ловко! Перстень Сулеймана дарит Инайет Гирей!'