Крик бирюзовых птиц, шакалов тонкий плач,Арыков плещущих недолгая прохлада,Тяжелой башнею чернеет карагач,Дарит благая тень прохожему отраду.С деревьев тутовых слетают вниз плоды,Струясь, подобно сладкому дождю, бесшумно.Вот тут бы путникам усталым у водыПрисесть на коврике и отдохнуть бездумно.И гостя пришлого встречает добрый люд,Узбек произнесет «салям» и усмехнется.Растают ягоды на теплой меди блюд,Из ковшика вода студеная прольется.Степенно кланяясь, привстанет аксакал,И к сердцу верному прижмет он руку, стоя,И горьковатого зеленого настояПредложит он испить из маленьких пиал.Как живы и ловки, как стройны хлопкоробы,Как ладно скроены, — они такие все.Таков и этот дед, мудрец высоколобый,Садовник наш в земной, изысканной красе.Почтителен и строг во вдумчивых расспросах —О тружениках нив, идущих впереди,О волжских яблоках, о киевских колхозах,Он завершает речь строфою Саади:«Будь волос шелковинкой или еще слабей,—Когда сплетен с другими, он крепче всех цепей».И он волнуется. И речь, исполнясь лада,В двустишья вкована, им отдана во власть,Она колышется, звенит, как лоно сада,Когда плодам его пришла пора упасть.Мы вслушиваемся, как в слове дышит страсть,И в слове том — плода созревшего услада.Он говорит, и мы стремимся всё сберечь,Весь медью кованный раскат речитатива,—В колхозный сад вошла спокойно, горделивоТитана Фирдуси взволнованная речь.Стих Тусского певца чеканкою украшен,Раздумий Саади живой и мудрый лад,Мотив Гафиза строен и изящен,—Стихи, как добрый гость, вошли в колхозный сад.Как вздох, как теплота, как трепетанье тела,Как мысль, они росли в могучем старике.И почва древняя цветами шелестелаИ, как карнай, звучала вдалеке.Сквозь речь колхозника соединяясь с краем,На сотнях языков рождалась песня вновь,Где строфам Пушкина, Гафизовым рубайям,Шевченковым словам достойно мы слагаемНавеки данные нам братство и любовь.