Молчанью, цвету, высоте горы.И входим мы, принявши путь на веру,В легенду и стихаем до поры.И вот оно глазам явилось сразуИ холодом дохнуло на плато,Величие немыслимое то,Гигантская махина диабаза.В зубцах, в резцах, в граненой их игре,В тиаре варварской сверкает кручаИ дышит тьмой. Высоко на горе,Как белая овца, пасется туча.Сплетаются студеные ветраВ ее порывистой, вихрастой ткани.За взгорьем, в этой прорве великаньей,Как голый конус, высится гора.В ее массиве, словно в урне черной,Дымится прах прадедовский, глухой.Дворцы и церкви, ставшие трухой,Вал крепостной, когда-то необорный.Еще кружит слепой окружный град,С уступа на уступ вползают башни…Между развалин яростью тогдашнейГлазницы амбразур еще горят.Еще вверху круглятся своды храма,Вчеканенные в камень стен кресты.Врата, зияющие черной ямой,Отверсты в ширь ветров и пустоты.Как шкура тигра в ржаво-бурой шерсти,Величественный, грустный и немой,Рыжеет город на скалистой персти,И темный шлем горы увит чалмой.Как в смерть — в глухие трещины и шрамы,В следы рубцов на черепной кости,В крошащиеся сводчатые храмы,—Живые, мы глядимся на пути.И этот путь отвесной крутовертиВедет по миру, меж долин и гор.И горе, кто надолго в знаки смертиСвой неподвижный погружает взор.Прославим же тревогу огневуюЛюдей, чья жизнь поистине жива,Тех, кто несет, трудясь и торжествуя,Не смерти, а бессмертия слова.Я отворачиваюсь. Там, в горах,Сверкает гравий льющейся дороги,Уходит вдаль, за дымные отроги,Безвестный след, затоптанный во прах.И вдруг — из-под ноги, на повороте —Тропа, как птица, обрывает лёт.И на закатной тусклой позолотеТень человека светлая встает.Проходит странник в диком отдаленье,Чтоб выйти в мир из ночи вековой,Чтоб в каждом доме, городе, селеньеЖить и встречаться с дружбою живой.Зиянье Тмогви. В знойной крутовертиБесплодных гор горючий ржавый склон.И мы тогда узнали: это он,Единственный, кто здесь достиг бессмертья.И мы тогда узнали: мимо насПроходит, озарив навек ущелья,Пред временем и смертью не склонясь,Безвестный месх, чье имя — Руставели.Перевод П. Антокольского
