Ни стали, ни огню, ни холоду, ни газу,хоть пыткою, хоть чем —меня не взять.Меня пытали ледяной водой, морозом,кололи шприцем, лезвием, штыком,травили хлором, мучили гипнозом,секли кнутом, топтали сапогом.И я,и сотни,тысячи,мильоны —мы серым пеплом делались в печииль трупом, скрюченным в зеленой мгле „циклона“,нас в мясо пыткой превращали палачи.Меня клеймили, чтоб не стерся след,рубили голову, терзали полной мерою,в один удар ломали мне хребетза то, что знаю,и за то, что верую,за то, что звал я свой народ своим,что меж людьми я жил по-человечески,и трупом я не стал,и я не тлен, не дым,не стал я прахом, и не стал я нечистью.И я не призрак,вставший из могил,не пепел и не символ преступления —о нет, твоей я смерти искупление,завет, что ты когда-то преступил.Сквозь бурю зла,невиданную прежде,сквозь выстрелы,сквозь весь разгул бедыне ты мне —я тебе принес глоток воды,глоток воды —один глоток надежды…»Он отвернулсяи пошел. Опятьвдали подошвы начали стучать.Жена тихонько вышла из подвала,увидела, что я стою без сил,и спрашивала робко и устало:«Кто это был здесь? Кто здесь проходил?О чем так долго говорить с ним мог?»И я ответил: «К нам являлся бог».
ЧЕТВЕРТАЯ ВАРИАЦИЯ
От крика, от муки, от острых взглядов соседских,от голосящего дыма, от тиши соседских халуп,от голых досок стола, выскобленных до блеска,где недавно лежал его приодетый труп,от пения, ладана, властной латыни,крахмальных брыжей священника, сурового старика,от толчеи, когда в покрашенной домовиневиднелся обшлаг его синего вельветового пиджака,от себя, от двора, от дома,от боли, от бездны, от тьмыбез слова, без слез, без препоны,без пастырей и родни,чтоб — я и бог, только мы одни,только мы одни, одни мы.Над памятью и над светом, над горем и над людьми,непокорная их заветам, неподвластная их тревогам,со злой сухою слезой, как пред запертыми дверьми,стою перед ним, немым, зазря замученным богом.Нет, не дойдешь до него по ровным ступеням храма,по доскам глухого гроба,по наставлениям падре.[89]Лезь сквозь неведенье,тьму —люто, босо, упрямо,—лезь сквозь горе, жажду и злобу,лезь, раздирая нутро, лезь, выдирая патлы,поднимись и пади,подкрадись и пади,пресмыкаясь, ползком перемеряй простор,до вершины горы доползи, добреди,где обгрызенный крест грубо руки простер.К тебе ползу я, мой боже,за правдой и местью ползу,—неужто ты глянуть не можешьна черное горе внизу?У райского стану порога,тебе закричу в вышину,кому расскажу, кроме бога,безвинную нашу вину —про голые жесткие доски,убогую нашу постель?
