Середина ночи, улица клонит к порту, дети приехали, пригород смотрит в ноги, и за окном всё глубже - огни, огоньки. На покатом полу мы расходимся, как матросы, прижимаясь к стене. А на ржавую крышу звезда прилетает, как всегда прилетала. И люки скрипят, и дворовые снасти пузырятся. Моем руки, стоим над порогом и медлим, будто снимся друг другу. И ночные кораблики поворачиваются, и волосы путаются, и забытая песенка просится ночевать. 12 декабря 1984, Новосибирск
Е.А. Вон, старуха летит, поправляя рукой потолки, и дудит в распаявшийся чайник: Ту-ту-ту! Домовой оседлал карандаш и по воздуху лупит копытцем и пишет: Ту-ту-ту! Дверь с петель! В коридоре иностранные книжные духи, из бывших, тихо шепчутся, Ту-ту-ту! - говорят, - что, дождался? До полночи какая-то мразь над Шекспиром сидела, заместо милиции, сторожила великую литературу и теперь: Ту-ту-ту! Ни души, ни словечка. У домашних божков деревянные губы в крови. 'Говорит радиостанция', кажется, 'Юность'! Вы слышите? Ту-ту-ту! Ту-ту-ту! 17-18 января 1985
Вечер, дождь золотой, неистощимый, достигающий лона, обнимает колени, крадется. Вечер, полная чаша поцелуев миндальных, полудетской торжественной ласки. Двор бежит впереди и сквозь ветви оглядывается на влюбленных, и в скрещенных коленках открывается вдруг прямизна, протяженность, и в речи – божественный клекот. И я помню, глаза закрывая, над локтем есть родинка, и она проплывает, как весенняя звездочка в Яузе, и мы забываемся... 18 марта 1985
Дом заперт, а хозяйка померла, И родственники растащили мебель, Резонно рассудив, что ей на небе Уже не нужно этого добра. Вразброд, поштучно жизненный уклад Пустился кочевать, меняя крышу. Комод как будто вырос, стал повыше, Помолодел. А там тоска взяла Диван, который сморщился, поник И сам не свой скрипит в чужой прихожей, Другой старухе мнет бока, не может Терпеть собаку. И кого винит Приемник у чердачного окна, На шею накрутив ненужный провод? Судьбу, судьбу. И вот удобный повод
