На лестнице - листья,как будто наш дом,почуяв весну, пускает побеги.А, может, голубка летала над ними зеленую ветвь обронила,и мы в полусонной Москвеотмечены чьей-то любовью,не Бога, поскольку богов уже нет,а чьей-то весенней любовью,где за руку взять - слишком много,и где поцелуй неуместен.
18 мая 1986
***
Дети ходят на руках,в переулке лай собачий,и скользят, скользят по дачетени в длинных пиджаках.Летний день врасплох захвачен,а течение стихашире, шире - как река,но она течет иначе.Напоит меня слюдой,а потом в ногах забьетсябурной мельничной водой,оглушит, а у колодцаобернется лебедой,и опять поет, поется,а по небу выше солнцаходит месяц молодой.
18 мая 1986
***
Над Северной рекой, когда она течет, течет и все с собой уносит –и по дороге обращает в прочерк тень ласточки, глядящую со дна, любовников на низком берегу, что смотрят мимо или прячут лица, мостки, с которых пить и не напиться ребенку, юноше, мужчине, старику...
14 июля 1985
***
Я стол очистил от бумажной сети былой работы. В опустевшем доме перебираю мутные стаканы с холодным молоком, и долгий август течет сквозь звезды, и любовь моя стоит на страже у забытой жизни чуть-чуть кося зрачком, с полуулыбкой, зажатой в уголках большого рта. Гляжу, и лень переводить в стихи небесный свет, проржавленную крышу, послушный воск знакомых детских лиц и дудочку, которая к губам льнет, будто губы, пахнущие дымом.
5 августа 1986
***
Лето съедено тополиной молью.Мелкая бабочка с усердием первого ученикатычется в стол. Дом устал от ремонта,от голых куп, покалывающих выбеленные бока.Жить без усердья, с утра попить молока,полистать Набокова, вспомнить шахматы, Лондониз уходящего века, как с Авраамова лоназапустить голубка -и писать в стихахо Москве, которую поздно менять на дачу,о грязной Яузе, о пьяных очередях,
