поколении. Теперь Блэкмор предполагает, что часть того, что делает людей привлекательными – созданные их мемами умы: творческие, артистические, говорливые, красноречивые умы. А гены помогают создавать свойства мозгов, которые способны производить привлекательные мемы. Итак, квазидарвинистский отбор мемов в пул идет рука об руку с подлинно дарвинистским половым отбором генов в генофонд. Это – еще один рецепт безудержной эволюции. Какова же, с этой точки зрения, точная роль мемов в эволюционном расширении человеческого мозга? Я думаю, что самый целесообразный способ смотреть на это заключается в следующем. Генетические изменения в мозгах, которые остались бы незамеченными без мемов, были раскрыты. Например, установленным фактом является то, что в изменении музыкальных способностей присутствует генетическая составляющая. Музыкальный талант членов семьи Баха, вероятно, был многим обязан их генам. В мире, полном музыкальных мемов, генетические различия в музыкальных способностях пробиваются наружу и потенциально доступны для полового отбора. В мире до того, как музыкальные мемы проникли в человеческие мозги, генетические различия в музыкальных способностях все еще были бы, но не проявлялись бы, по крайней мере, не таким же образом. Они были бы недоступны половому или естественному отбору. Меметический отбор самостоятельно не может изменить размер мозга, но он может сделать его видимым. Он может быть замечен как генетическое изменение, которое иначе осталось бы скрытым.

«Рассказ Павлина» использовал красивую дарвиновскую теорию полового отбора, чтобы обсудить критерии или проблемы человеческой эволюции. Почему мы безволосы? Почему мы ходим на двух ногах? И почему у нас большой мозг? Я не хочу углубляться в детали полового отбора, будто они являются универсальным ответом на все оставшиеся нерешенными вопросы об эволюции человека. В особом случае прямохождения, я, по крайней мере, склоняюсь к теории Джонатана Кингдона о приземном питании. Но я одобряю нынешнюю моду на то, чтобы придавать половому отбору другой серьезный облик, после длительного периода пренебрежения с тех пор, как Дарвин впервые его предложил. И он действительно дает готовый ответ на дополнительный вопрос, который зачастую следует за главным вопросом: почему, если прямохождение (или мозговитость, или безволосость) была такой хорошей идеей для нас, мы не видим его у других обезьян? Половой отбор способен на это, потому что он предсказывает внезапные эволюционные всплески в произвольных направлениях. С другой стороны, недостаток полового диморфизма в мозговитости и прямохождении нуждается в некотором особом оправдании. Давайте оставим этот вопрос. Он требует большего внимания.

Наземные животные по очевидным причинам имеют проблемы в достижении отдаленных океанских островов, таких как Галапагосский архипелаг или Маврикий. Если, благодаря часто цитируемому причудливому случаю непреднамеренной переправы на плотах из отдельных мангровых деревьев, они действительно случайно окажутся на таком острове как Маврикий, то начнется, вероятно, легкая жизнь. Это возможно, потому что трудно добраться до острова впервые, таким образом, конкуренция и пресс хищников обычно не столь жестоки, как на оставленном материке. Как мы видели, вероятно, так обезьяны и грызуны прибыли в Южную Америку.

Если я говорю, что «трудно» колонизировать остров, я должен спешно предупредить распространенное недоразумение. Тонущая особь может попытаться отчаянно достигнуть земли, но никакой вид никогда не добьется колонизации острова. Вид не представляет собой некое существо, которое пытается что-нибудь сделать. Особи вида могут оказаться удачливыми, найдя возможность колонизировать остров, ранее не населенный их видом. Рассматриваемые особи могут, как ожидается, использовать в своих интересах разреженное пространство, и следствием может быть то, что их вид непреднамеренно, как говорят, колонизирует остров. Потомки этих видов могут впоследствии за эволюционное время изменить свои пути, приспосабливаясь к незнакомым условиям острова. А теперь – главный вопрос «Рассказа Дронта». Для сухопутных животных сложно достигнуть острова, но это намного легче, если у них есть крылья. Как у предков галапагосских вьюрков... или предков дронта, кем бы ни они были. Летающие животные находятся в особой ситуации. Они не нуждаются в часто упоминаемом плоту из мангровых деревьев. Их крылья несут их, возможно, совершенно случайно, гонимые бурей, к отдаленному острову. Прилетев на крыльях, они обнаруживают, что больше в них не нуждаются. Особенно потому, что на островах часто отсутствуют хищники. По этой причине островные животные, как отмечал Дарвин на Галапагосах, зачастую являются удивительно ручными. И это делает их легкой добычей для моряков. Самый известный пример – дронт или додо, Raphus cucullatus, безжалостно названный отцом таксономии Линнеем Didus ineptus (ineptus–глупый, лат. – прим. Пер.)

Само название «додо» произошло от португальского «глупый». Глупым назвали несправедливо. Когда португальские моряки прибыли на Маврикий в 1507 году, многочисленные додо были совершенно ручными и приближались к морякам, имея манеры, не далекие от «доверия». Почему бы им не доверять, раз их предки не сталкивались с хищником в течение тысяч лет? Тем хуже для доверчивого. Несчастные додо избивались до смерти португальскими, а позже голландскими моряками – даже притом, что их считали «невкусными». По-видимому, это был «спорт». Исчезновение заняло менее двух столетий. Как часто бывает, оно произошло благодаря комбинации убийств и более косвенных воздействий. Люди ввозили собак, свиней, крыс и религиозных беженцев. Первые три съели яйца дронта, а последние посадили сахарную свеклу и разрушили среду обитания.

Охрана природы – весьма новая идея. Я сомневаюсь, что вымирание и то, что оно означает, приходило кому-то в голову в семнадцатом веке. Я едва могу удержаться, чтобы рассказать историю Оксфордского дронта, последнего дронта, чучело которого было набито в Англии. Его владелец и набивщик чучел Джон Традескант (John Tradescant) был вынужден завещать свою большую коллекцию редкостей и сокровищ бесчестному (как говорят) Элиасу Эшмолу(Elias Ashmole), из-за которого Эшмоловский музей в Оксфорде не называют Традескантским, как (говорят) он должен называться. Хранители Эшмоловского музея позже решили сжечь как мусор всех дронтов Традесканта, за исключением клюва и одной ноги. Они находятся теперь в месте моей работы, Университетском музее естествознания, где они незабвенно вдохновили Льюиса Кэрролла. А также Хилэр Беллок (Hilaire Belloc):

 Любил гулять среди травы,

 Любил он солнца свет…

 Вновь светит солнце – но увы!

 Додо на свете нет.

 Он больше не взмахнет крылом,

 Теплу и солнцу рад.

 Стоит в музее за стеклом

 Научный экспонат.

Белый дронт, Raphus solitarius, как предполагалось, встретил ту же судьбу на соседнем острове Реюньон (Однако мой удивительно хорошо осведомленный научный сотрудник Сэм Тарви сообщает мне, что белый дронт почти наверняка никогда не существовал: белые додо изображены на нескольких картинах семнадцатого столетия, и современные путешественники упоминали больших белых птиц на Реюньоне, но сообщения неопределенны и спутаны, и ни один скелетный материал с острова не представлен. Хотя виду дали научное название Rajjftus solitaries, и эксцентричный японский натуралист Masauji Hachisuka отстаивал наличие двух видов дронта на Реюньоне (которые он назвал Viktorionus imperieilis и Omithaptera solitaria), более вероятно, что ранние сообщения, на которые все ссылаются, относятся к вымершему реюньонскому ибису (Tirskiornis soliliritis), чей скелетный материал известен, и кто был, очевидно, похож на живущего белого священного ибиса  или на юную особь серого дронта Маврикия. Или же они могут быть просто результатом художественной вольности.). И Родригес, третий остров в Маскаренском архипелаге, обеспечил жилье и гибель по тем же причинам немного более отдаленному родственнику, родригесскому дронту-отшельнику, Pezophaps solitaria.

У предков додо были крылья. Их предки были летающими голубями, достигшими Маскаренских островов благодаря силе собственных мускулов, которым, возможно, помогал аномальный ветер. Однажды