имеющих «брюшной» нервный тяж.

Как мы видели в «Рассказе Нереиды», мир являет важные практические различия между верхом и низом, и они начали бы запечатлеваться естественным отбором как сторона, направленная к небу, и сторона, направленная ко дну, соответственно. То, что когда-то было зоологически брюшной стороной, начнет все больше походить на зоологически спинную сторону, и наоборот. Я полагаю, что это именно то, что случилось где-то вдоль линии, ведущей к позвоночным животным, и именно поэтому у нас теперь есть спинной нервный тяж и брюшное сердце. Современная молекулярная эмбриология выдвигает немало подтвержденных доказательств маршрутов, в которых экспрессируются гены, определяющие дорсовентральную ось – гены, немного похожие на Hox-гены, которые мы встретим в «Рассказе Плодовой Мушки» – но здесь детали выходят за рамки нашего рассказа.

Зубатка синодонтис перевертыш возникла недавно, хотя ее обыкновение переворачиваться, несомненно, уже сделало один показательный небольшой шаг в этом эволюционном направлении (Так же, как голожаберный моллюск Claucus atlanticus (морской огурец). Это красивое существо плавает вверх тормашками, питаясь португальскими военными корабликами, и оно использует «скрадывающую противотень», точно так же как зубатка.). Ее латинское название – Synodontis nigriventris. Nigriventris означает «темный живот», и это помещает очаровательную виньетку в конце «Рассказа Артемии». Одним из главных различий между верхом и низом в мире является преобладающее направление света. Хотя не обязательно вертикально, лучи солнца обычно падают сверху, а не снизу. Выставьте свою руку, и Вы найдете, что даже под пасмурным небом ее верхняя поверхность лучше освещена, чем нижняя. Этот факт открывает важный способ, с помощью которого мы и многие другие животные можем выявить объемные трехмерные объекты. Равномерно окрашенный объемный объект, такой как червь или рыба, выглядит светлее сверху и темнее снизу. Я не говорю о резкой тени, отбрасываемой телом – здесь эффект более тонкий. Градиент затенения, от светлого выше к более темному ниже, плавно предает искривление тела.

Он оказывает обратное действие. Фотография лунных кратеров напечатана вверх тормашками. Если Ваш глаз (точнее, Ваш мозг) будет работать таким же образом, как мой, то Вы увидите кратеры как холмы. Поверните книгу верх ногами, теперь свет, кажется, падает с другой стороны, и холмы превратятся в кратеры, чем они в действительности являются.

В одном из моих самых первых экспериментов в качестве аспиранта я демонстрировал, что недавно вылупившиеся цыплята, похоже, видят ту же самую иллюзию, едва выйдя из яйца. Они клюют на фотографиях имитируемые зерна и решительно предпочитают те, которые освещены как будто сверху. Переверните фотографию, и они избегают ее. Это, кажется, указывает на то, что цыплята «знают», что свет в их мире обычно падает сверху. Но поскольку они только что вылупились из яйца, как они могут знать? Они изучили это в течение трех дней своей жизни? Это вполне возможно, но я проверил экспериментально и нашел, что это было не так. Я выращивал и испытывал птенцов в специальной клетке, в которой весь когда-либо виденный ими свет проникал снизу. Опыт с клеванием зерен в этом перевернутом мире должен был, пожалуй, научить их предпочитать перевернутые фотографии трехмерных зерен. Вместо этого они вели себя в точности как нормальные птенцы, выращенные в реальном мире со светом, падающим сверху. Очевидно, из-за генетического программирования все птенцы предпочитают клевать на фотографиях трехмерные объекты, освещенные сверху. Объемность иллюзии (И, следовательно, если я прав, «знание» преобладающего направления света в реальном мире.), похоже, генетически запрограммирована в птенцах – то, что мы обычно называем «врожденной» – а не получена в процессе обучения, как (я предполагаю) у нас.

Полученная в результате обучения или нет, без сомнения, иллюзия затенения поверхности объемных объектов является сильной. Это вызвало появление изощренной формы камуфляжа, названного скрадывающей противотенью. Посмотрите на любую типичную рыбу, извлеченную из воды, и Вы заметите, что живот окрашен намного светлее, чем спина. Спина может быть темно-коричневой или серой, в то время как живот светло серый, в некоторых случаях переходящий в белый. И о чем все это свидетельствует? Кажется несомненным, что это – вид маскировки, основанный на уравновешивании градиента затенения, который обычно демаскирует криволинейные, объемные объекты, такие как рыба. В лучших из всех возможных миров рыба, окрашенная скрадывающей противотенью, когда рассматривается в нормальном свете, падающем сверху, будет выглядеть совершенно плоской. Ожидаемому градиенту от светлого выше к темному ниже будет точно противостоять градиент цвета рыбы от светлого ниже к темному выше.

Таксономисты часто называют вид по мертвым экземплярам в музеях (Хотя я должен признать, что привычка зубатки плавать вверх тормашками известна давно. Она изображается в своем обычном положении в древнеегипетской настенной живописи и гравюрах.). Вероятно, этим объясняется nigriventris в противоположность invertus, независимо от того, как по-латыни «вверх тормашками». Если Вы исследуете зубатку синодонтис перевертыша, Вы находите у нее реверсивную скрадывающую противотень. Ее живот, обращенный к небу, более темный, чем спина, обращенная ко дну. Реверсивная скрадывающая противотень – одно из тех чудесно изящных исключений, которые доказывают правило. Первая зубатка, которая плавала вверх тормашками, была бы ужасно заметна. Ее окраска кожи в сочетании с естественным затенением от света, падающего сверху, заставляла ее выглядеть сверхъестественно объемной. Не удивительно, что изменение повадки сопровождалось в течение эволюционного времени реверсированием обычного градиента цвета кожи.

Рыбы – не единственные животные, использующие скрадывающую противотень как прием маскировки. У моего старого мэтра Нико Тинбергена (Niko Tinbergen), прежде, чем он поменял Нидерланды на Оксфорд, был студент по имени Леен Де Руитер, которому он предложил исследование скрадывающей противотени у гусениц. Гусеницы многих видов используют точно тот же прием против своих хищников (в данном случае птиц), что и рыбы против своих. Эти гусеницы красиво окрашены скрадывающей противотенью, так что в итоге они выглядят плоскими, если смотреть в нормальном свете. Де Руитер брал ветки, на которых сидели гусеницы, и переворачивал их вверх тормашками. Тотчас они становились намного более заметными, потому что внезапно смотрелись намного более объемными. И птицы ловили их в большом количестве.

Если Де Руитер преуспеет и вынудит зубатку перевернуться и плавать, как нормальная рыба, своей зоологической дорсальной стороной кверху, она сразу же станет намного более заметно объемной (Вы могли бы спросить, как экспериментатор мог вынудить зубатку перевернуться вопреки ее естественному предпочтению, и я не знаю. Но, чтобы добавить только один крошечный эпизод, я действительно знаю, как заставить артемию плавать  как любое нормальное ракообразное, своей зоологической дорсальной стороной кверху. Просто посветите на них искусственным светом снизу, и они немедленно перевернутся. Очевидно, артемии используют свет как ориентир, чтобы решить, с какой стороны верх. Я не знаю, используют ли зубатки тот же самый ориентир. Они могли бы одинаково хорошо использовать силу тяжести.). Реверсивная скрадывающая противотень у зубаток – единственный пример последовательного изменения, которое следовало в течение эволюционного времени за изменением их поведения. Еще через сто миллионов лет, только представьте, насколько всесторонне могли бы измениться их тела. Нет ничего священного в «спинной» и «брюшной» стороне. Они могут реверсировать, и я думаю, что они действительно реверсировали в ранней истории нынешних дорсокордовых. Держу пари, что у Копредка 26 был главный нервный тяж, проходящий вдоль брюшной стороны тела, как у любого первичноротого. Мы – видоизмененные черви, плавающие на спине, произошедшие от раннего аналога артемии, которая по некоторым давно забытым причинам перевернулась.

Более общая мораль «Рассказа Артемии» такова. Главные преобразования в эволюции, вероятно, начались как изменения в особенностях поведения, возможно даже как изменения негенетических особенностей обучения, которые лишь позже были поддержаны генетической эволюцией. Мне кажется, что аналогичный рассказ мог быть рассказан для первого полетевшего предка птиц, первой рыбы, которая вышла на сушу, и первого предка китов, который вернулся к воде (как Дарвин строил догадки относительно своего ловящего мух медведя). Изменение повадок предприимчивой особи позже сопровождается длительным эволюционным подхватыванием и чисткой. Это – самый важный урок «Рассказа Артемии».