Он лежал, глядя в потолок, и выражение его лица – покорное, отрешенное, какое-то нечеловеческое – сразу же не понравилось ей. У изголовья неудавшегося самоубийцы сидел судебный следователь. Когда Амалия вошла, Максим Алексеевич поспешно поднялся.

– Что вы тут делаете? – резко спросила Амалия.

– Провожу следствие, – важно ответил Чечевицын. – Должен вам заметить, что вы, сударыня, даже словом не обмолвились мне о письмах, в которых господина Севастьянова называли убийцей его жены.

И он торжествующе поглядел на нее сквозь очки.

– Вы получили еще одно письмо? – Амалия предпочла как бы не услышать слов следователя. – Что там было, Степан Александрович?

Все так же глядя в потолок неподвижным, потухшим взором, он тихо попросил:

– Покажите ей.

Максим Алексеевич кашлянул, покосился на лицо Антоши, стоявшего в дверях, достал из кармана конверт без всяких надписей и протянул Амалии. Поперек листа огромными буквами – на сей раз не наклеенными, а старательно выведенными от руки – значилось:

«УБИЙЦА».

– Так… – произнесла Амалия, возвращая листок и конверт следователю. – Один вопрос, Степан Александрович. Это вы убили свою жену?

Все-таки он повернул голову.

– Я? – пробормотал бесконечно уставший, смертельно измученный человек. – Нет!

– Тогда зачем, зачем вы полезли в петлю? – закричала Амалия в раздражении. – Что за шутки, в самом деле?

Серенькая кошка выскользнула из-под кровати, под которой пряталась, и робко подошла к Антоше. Молодой человек наклонился и погладил ее, и она благодарно потерлась о его ноги.

– Я пришел… – забормотал Севастьянов, – письмо лежало на столе… А веревка… – Он тихо вздохнул. – Она уже висела, – ровным, лишенным интонации голосом сообщил мужчина.

Амалия всплеснула руками и в отчаянии посмотрела на следователя.

– Боже мой! И вы что же, так сразу взяли и решили повеситься?

– А зачем мне жить? – вяло возразил лежащий на кровати. – Ведь Натали убили, поймите… Я столько ждал… надеялся… я… – Его голос ослабел и стих. – Зачем мне жить?

Амалия растерялась. О да, конечно, она чувствовала здоровую злость от того, что этот человек, явно неглупый и уже давно вышедший из юношеского возраста, так вел себя, но, с другой стороны…

С другой стороны, что она могла ему сказать? Что жизнь продолжается? Что завтра будет новый день? Что в мире полно таких, как Натали, и, может быть, в один прекрасный день он встретит женщину, похожую на нее? Что он должен утешиться, стиснуть зубы и существовать дальше, как будто ничего не случилось, как будто не его жену выловили из болота в виде скелета без головы? Что, что она могла ему сказать?

Амалия устало вздохнула и села. Ей все же хотелось кое в чем разобраться. Антоша у дверей взял Мышку на руки и прижался щекой к ее мягкой шкурке. Он тоже ничего не понимал, но надеялся, что Амалия поймет все. В книгах, по крайней мере, так было всегда.

– Итак, – заговорила молодая женщина, – начнем сначала. Вы пришли домой. На столе лежало письмо, и с потолка свисала веревка. Налицо явное доведение до самоубийства. Верно, Максим Алексеевич?

Следователь кивнул.

– Вы хоть понимаете, что было бы, если бы старушка не решила к вам заглянуть? – уже сердито продолжала Амалия. – Вас бы нашли мертвым рядом с письмом, и все бы решили, что именно вы убили жену. А тот, кто на самом деле сделал это, ушел бы безнаказанным, мы бы уже ничего не смогли доказать. Вы понимаете?

Севастьянов прикрыл глаза.

– Вы так говорите, – очень спокойно промолвил он, – как будто и в самом деле рассчитываете найти того, кто ее убил.

– Да, рассчитываю, – твердо ответила Амалия. – Но я не справлюсь одна, мне нужна ваша помощь. Вашу жену убили не с целью грабежа – кольцо, которое она носила на руке, осталось при ней. Не было причиной ее смерти и ее прошлое – человек, который мог желать ей зла, находился тогда в Сибири, да и не в его характере было мстить бывшей любовнице. Значит, имелось что-то еще, и я почти уверена, что это как-то связано с тем неизвестным, которого выловили у мельницы. Оба убийства произошли почти в одно и то же время. Может быть, ваша жена что-то видела. Может быть, о чем-то догадалась. Может быть, она знала погибшего человека. Ведь не зря убийца так боялся его опознания, что изуродовал ему лицо. Она говорила вам что-нибудь? Вспомните, это очень важно, Степан Александрович!

– Но я уже думал… – пробормотал Севастьянов. – Ничего такого не было. Только Домбровский… Больше она никого не упоминала.

– У нее были подруги? Она могла поделиться с ними? – настаивала Амалия. – Может быть, она вела дневник? Писала письма? – Она вскочила с места и подошла к Степану Александровичу. – Поймите же наконец: дело не кончено, вообще ничего еще не кончено. Ведь не зря кто-то убил Любовь Осиповну, которая опрометчиво заявила, будто знает, где находится ваша жена, и не зря кто-то пытался довести вас до самоубийства… Все звенья одной цепи! – Глаза ее горели, щеки раскраснелись, так что Чечевицын, который старался не упускать ни единого слова из речи баронессы, даже отодвинулся на всякий случай к стене. – Почему вы не хотите мне помочь? Почему вы так уверены, что, раз прошло почти пять лет, никто уже не сможет ничего найти?

Некоторое время Севастьянов молчал, но затем отвернулся к стене. Поперек его шеи шла багровая полоса, и отчего-то Амалия только сейчас заметила ее.

– Если бы я что-то знал… – тихо заговорил он. – Если бы мне было что-то известно… неужели вы думаете, что я бы стал скрывать? Но Натали… – Он тяжело вздохнул. – Нет, она никогда не вела дневника. И подруг у нее в городе не было. Я имею в виду, она со всеми была очень любезна, но… Они ее не любили. Ее никто не любил, кроме меня.

Он сделал движение рукой, натягивая на себя одеяло.

– Простите… Мне что-то не очень хорошо. Вы бы не могли… как-нибудь в другой раз… – Севастьянов все-таки бросил взгляд на Амалию, и, наверное, такое у нее было выражение лица, что он прибавил, словно через силу: – Можете не беспокоиться. Я больше не буду пытаться наложить на себя руки. Я поступил глупо… Больше ничего подобного не повторится.

Серая кошка жалобно мяукнула. Антоша опустил ее на пол, и она, нерешительно покосившись на хозяина, легла на ковер посреди комнаты…

– Я бы хотел, сударыня, задать вам несколько вопросов, – начал Чечевицын, когда они вышли из дома. – Если, разумеется, вы не против, – поспешно прибавил он.

Сегодня он вел себя куда более вежливо, чем вчера, и перемена от Амалии не укрылась. Объяснялась же она тем, что Максим Алексеевич получил письмо от одного университетского приятеля, которому успел сообщить о новой хозяйке Синей долины. Приятель кое-что слышал о прежней деятельности баронессы Корф, и, хоть не знал наверняка, была ли эта деятельность связана с поставками в армию, сыскным отделением или ловлей революционеров, настоятельно рекомендовал Чечевицыну не делать глупостей. По его сведениям, госпожа баронесса также состояла на содержании у одного князя царских кровей, пары министров и трех или четырех сенаторов, которые в случае чего могли очень сильно осложнить Максиму Алексеевичу жизнь.

– Вы и в самом деле считаете, что все началось с того убийства неизвестного? – спросил следователь, искоса поглядывая на Амалию и думая, чем она, непримечательная (с точки зрения человека, предпочитающего брюнеток) особа, могла увлечь стольких мужчин. То, что мужчины существуют только в воображении его приятеля, ему и в голову не приходило.

– Да, считаю, – ответила Амалия на вопрос собеседника. – И даже уверена.

Но была ли она в самом деле так уверена?

Она не находила ответа на свой же вопрос. Конечно, представлялось соблазнительным объединить два дела в одно, но… Посмотрим правде в глаза: какие у нее основания думать именно так?

Вернувшись в усадьбу, Амалия еще раз перечитала записки покойного судьи, но не нашла в них ничего