– Что за письма? – удивился растратчик.

Амалия полезла в карман и извлекла листки с угрозами, составленными из газетных букв. Перепелкин бегло просмотрел их и покачал головой.

– Боже мой… Простите, но… я никогда не писал ничего подобного. А что, если… – Он осекся. – Что, если автор писем был свидетелем убийства? Вы пытались найти его?

Амалия поднялась с места.

– Ваш кофе остыл, Владислав Иванович, – уронила она. – Всего доброго.

– Письма получил Севастьянов? – Лжедоктор вскочил на ноги. – Как вы можете утверждать, что убийца – не он?

Он выкрикнул эти слова так громко, что все, кто находился в зале, услышали их. На мгновение множество глаз обратилось на него и Амалию.

– Я могу утверждать, что вам стоит позаботиться о своем здоровье, Владислав Иванович, – сказала Амалия спокойно. – На ранних стадиях чахотка еще излечима. Но, если вы ее запустите, получите летальный исход. Exitus, как говорится. Всего доброго, милостивый государь.

Она кивнула ему и направилась к выходу из зала.

– Амалия Константиновна!

Оленька Пенковская трепетала. Колыхались ее ленты на шляпке, дрожали от нетерпения ноздри, маленькая ручка сжимала и разжимала вышитую дамскую сумочку.

– Ах, Амалия Константиновна, я уже наслышана обо всех ужасных событиях! И надо же было такому случиться, что ее нашли на вашей земле! А это точно бедная Натали, вы уверены? Вдруг не она, а какая- нибудь крестьянка? Вы думаете, дело нельзя поручать Максиму Алексеичу? Конечно, он наш судебный следователь и закончил университет с отличием, но ведь бедняжке под силу отыскать разве что мальчишек, которые воруют яблоки!

Оленька говорила и одновременно загораживала баронессе путь к отступлению. Едва Амалия вышла из зала, как госпожа Пенковская устремилась следом за ней и у самого выхода из «Бель Вю» успела-таки перехватить хозяйку Синей долины. Оленька жаждала во что бы то ни стало узнать новости из первых рук, и никто другой не подходил на роль источника правдивой информации лучше, чем баронесса Корф, которую незамедлительно и забросала вопросами. Что она думает о гибели Натали? Правду ли говорят, что тело опознали по обручальному кольцу с надписью, но голову так и не нашли? Как она была убита? Замешан ли в преступлении Степан Александрович?

– Ах, ну конечно же, что я говорю! – вскрикнула Оленька, заметив нетерпение на лице баронессы Корф. – Ведь он же был тогда с нами весь вечер и искал ее, бедный! Он никак не мог ее убить! Но… А что, если у него был сообщник? Боже, в какое страшное время мы живем!

– Ольга Пантелеевна, где ваш муж? – внезапно спросила Амалия.

Оленька несколько озадачилась такой переменой темы, но все же ответила:

– Он разговаривает с Верой Дмитриевной. А что?

– На вашем месте, – внушительно проговорила Амалия, – я бы не оставляла его надолго одного. Особенно с Верой Дмитриевной.

Оленька озадаченно захлопала ресницами.

– А то про них, знаете ли, говорят… – начала Амалия.

– Что говорят? – насторожилась Оленька.

– Да разное, знаете ли, – уклончиво ответила Амалия. – Мне бы не хотелось повторять местные сплетни, но… всякие слухи ходят!

И, ослепительно улыбнувшись, она проскользнула мимо остолбеневшей госпожи Пенковской и покинула «Бель Вю».

Снаружи ее ждала коляска, которой управлял Дмитрий, но едва он помог Амалии забраться в экипаж, как к ним подошел Маврикий Алпатыч. На лице миллионщика было написано беспокойство.

– Сударыня, – начал он после обычных приветствий, – правда, что бедную Наталью Георгиевну нашли? Ох-ох-ох, грехи наши тяжкие… А Антошка-то мой, Антошка? Говорят, его кто-то в болоте утопить хотел?

Амалия собралась было ответить, но купец подошел ближе и в волнении вцепился в борт коляски.

– Сударыня, заклинаю вас! У меня только один сын, другого нет! И что ему в голову втемяшилось уйти из родительского дома, как будто мало я на него денег тратил…

– С Антошей все в порядке, – успокоила купца Амалия. – Уверяю вас, я не дам его в обиду.

– Тут я вас очень хорошо понимаю, – желчно возразил Маврикий Алпатыч. – Раз уж я с покойной Любовью Осиповной соглашение подписал, то вы, стало быть, его поддержкой заручиться хотите. – Он покачал головой. – Нехорошо, сударыня, нехорошо! Сына на отца восстанавливаете!

– Вы его книжку о стену швырнули, – напомнила Амалия. – По-вашему, это поступок любящего отца?

Маврикий Алпатыч забурчал, заныл, стал жаловаться на свою жизнь, на то, что никто не хочет войти в его положение, что он трудится день и ночь, как проклятый, что конкуренты так и норовят слопать его вместо каши, что он думал воспитать из Антоши достойного преемника, а тот пошел в покойницу-мать и никакой практической жилки в нем не наблюдается. Мальчишке бы только день-деньской баклуши бить да книжки читать, и больше ни к чему он не способен…

– И тем не менее он мой сын. – Фомичев дернул щекой. – Смотрите, сударыня, если с ним что случится, я не посмотрю… Я ни на что не посмотрю! – закончил миллионщик.

Амалии наскучили угрозы. Она сухо попрощалась с купцом и велела Дмитрию трогать.

«А что ты хотела? – обратилась она к себе самой, когда коляска уже катила среди полей. – Деньги – как лакмусовая бумажка, выявляют все, на что человек способен. Купец уверен, что в мире есть только одна правильная дорога – та, которой он следует; если же кто-то отклоняется от нее, то заслуживает самого сурового порицания. И все-таки кое в чем он прав… Это дело вовсе не такое простое, что лишний раз доказывает нападение на Антошу. Нельзя подвергать мальчика неоправданному риску, он еще слишком молод, и, главное, жизненный опыт ему заменяют не самые лучшие книжки… Интересно, откуда он узнал, что я люблю именно ландыши? Сама я точно ничего такого ему не говорила».

На самом деле Антоша был всего на несколько лет моложе Амалии, но столь малая разница в возрасте вовсе не мешала ей смотреть на него как на большого ребенка. И то, что кто-то пытался утопить юношу в болоте, не на шутку беспокоило ее.

«Загадки, загадки, сплошные загадки… – думала наша героиня, когда коляска тряслась по дороге, огибая лес. – Кто убил Натали и за что? Как данное преступление связано, если вообще связано, с убийством того неизвестного, чей труп нашли на мельнице? Почему у тела нет головы? Кто хотел убить Антошу? И кто, наконец, пишет дикие анонимные письма? И как будто всех предыдущих сих вопросов мне мало, я должна еще заниматься коричневым чемоданом, который невесть где раздобыл дядюшка… Почему там была фальшивая пятерка? В чемодане части тела мужчины и женщины – значит ли это, что речь идет о какой-то любовной истории, ревности и мести? И портновская метка, на которой видна лишь часть букв… Ну хорошо, даже если я узнаю фамилию портного, что она мне даст? Сколько портных в Москве и Петербурге, я уж не говорю о провинции… Может быть, откровенно написать обо всем Зимородкову? Разумно, конечно, но огласка… Придется рассказать о том, как чемодан попал ко мне, и наверняка какой-нибудь полицейский писарь, получающий лишь двадцать рублей жалованья, уже на следующий день передаст дядюшкину историю в газеты. Вот уж чего мне не хватало, особенно когда впереди маячит процесс из-за наследства. Если моя служба меня не прикроет (а почему, собственно, они должны стараться ради меня?), об имении можно будет забыть. Тизенгаузен – мерзавец, но дело свое знает хорошо, надо отдать ему должное… Слишком хорошо, судя по тому, какие были у него клиенты – от шулера Рубинштейна до проворовавшихся банкиров…

А что, если бросить все? – внезапно подумала она. – И странные убийства, и Синюю долину. Жила же я без нее как-то до сих пор, проживу и впредь, да и с Фомичевым при желании можно будет договориться… А убийства – пусть Саша Зимородков разбирается, в самом деле. Не с моим здоровьем изображать собой наследницу шевалье Дюпена[30], по правде говоря. И никто не сможет меня упрекнуть, потому что… просто потому, что я – частное лицо. Не сыщик, не следователь и не агент