там более ничего, кроме паутины и прилежно плетущего ее паука, и обернулся к Амалии.

– Могу ли я спросить у вас, сударыня, – тщетно пытаясь сохранить независимый вид, спросил он, – зачем вы держите в погребе этот чемодан?

– Можете, – отозвалась хозяйка Синей долины. – Затем, что это мой погреб и мой чемодан. – И она с вызовом уставилась на следователя.

Урядник Петренко крякнул и подкрутил ус. Он терпеть не мог следователя и был рад, что городского умника посадили в лужу.

– И тем не менее, – цепляясь за последнюю надежду, упрямо возразил Чечевицын, – погреб все-таки не самое лучшее место для хранения чемоданов, согласитесь!

– Смотря каких, – возразила практичная Амалия. – По-вашему, в чемодане находится что-то, из-за чего я стала бы беспокоиться?

Максим Алексеевич поглядел на ее торжествующее лицо и отвернулся. Боже мой! И как он мог поверить тому, что ему рассказали нынче утром! Ведь знал же он, знал, что можно кому угодно доверять, кроме этой… этой… И, не найдя достаточно крепких слов, чтобы выразить – хотя бы мысленно – свое бешенство, Чечевицын дернул головой и ослабил ворот, который стал казаться ему слишком тесным.

А дело было просто. Лиза, которая так и не смогла забыть отрубленную руку, казавшуюся до ужаса настоящей, проговорилась о чемодане Пелагее, а та, в свою очередь, Дмитрию. Что касается Дмитрия, то он не умел держать язык на привязи и в трактире проболтался своему приятелю, дворнику Марьи Никитишны. Дворник передал ценную информацию хозяйке, а уже та, разумеется, совершенно случайно – довела до сведения следователя.

Узнав, что умалишенный дядюшка новой хозяйки развлечения ради возит в чемоданах отрубленные части тел, Максим Алексеевич воспрянул духом и начал действовать. Он заручился поддержкой нужных людей и с быстротой, изумившей его самого, раздобыл ордер на обыск. Впрочем, если эту быстроту Чечевицын склонен был относить на счет своей профессиональной репутации, то Маврикий Алпатыч, знакомый Марьи Никитишны, скорее всего, придерживался другого мнения. Недаром одна из его горничных тоже была дружна с дворником старой сплетницы.

Чечевицын был уверен, что, стоит ему только получить повод как следует взяться за Амалию и пригрозить ей скандалом на всю Россию, как она не выдержит и наверняка сознается в убийстве Любови Осиповны. Пока, однако, скандал хоть и намечался, но вовсе не в ту сторону. Проклятый чемодан на поверку не содержал в себе ничего, кроме дрянных книжек и еще более дрянных кальсон, пошитых, судя по длине штанин, на форменную коломенскую версту. Отсюда сами собой напрашивались три вывода: первый – что Дмитрию спьяну померещилось невесть что, второй – что Марья Никитишна давно выжила из ума (обстоятельство, о котором Максим Алексеевич давно догадывался), и третий – что сам он осел, каких свет не видел. В формулярном списке его грозно замаячило дело о превышении должностных полномочий, а в янтарном взоре Амалии он прочел желание довести дело до логического завершения и полного жизненного краха следователя Чечевицына. Максим Алексеич с омерзением покосился на чемодан, затолкал в него обратно книжки, застегнул ремни и засунул его на место.

– Желаете осмотреть еще что-нибудь? – осведомилась Амалия.

Чечевицын не желал. Очень вежливо, хоть левая щека следователя и подергивалась от нервного тика, он попросил прощения у госпожи баронессы за то, что посмел ее побеспокоить. До него дошли сведения, которые он счел своим долгом проверить… Максим Алексеич шаркнул ножкой и возненавидел сам себя. Понятые ухмылялись, на роже урядника цвело торжество. Казимир сиял, как фальшивая монета.

Тут вмешался Степан Александрович и довольно сухо попросил у хозяйки позволения отвести гостя к выходу. Разумеется, Амалия Константиновна не имела ничего против.

Все потянулись обратно в комнаты. Урядник стал заканчивать протокол по поводу мужичков, занимающихся незаконной порубкой. Казимир, улучив минутку, подошел к племяннице и с чувством пожал ей руку:

– Племянница, я сражен! Признаться, когда я завидел вновь суровую физиономию следователя, у меня душа ушла в пятки. Но ты здорово все придумала, с чемоданом-то!

– Нет, – ответила Амалия коротко, сверкнув глазами, – не я.

– А кто же? – растерянно моргнул Казимир.

– Похоже, что Антоша, – вздохнула молодая женщина. – Он нас и спас. Интересно только, куда мальчишка запропастился?

Рыжая белка качнула ветку, прыгнула на другое дерево и молнией скользнула вниз по стволу. Завязший в трясине Антоша проводил ее тоскующим взглядом, как будто она могла ему помочь.

Почему, ну почему он так попался?

Первые несколько минут он барахтался, как мог, отчего становилось только хуже – уходил в трясину все глубже и глубже. Тина теперь была уже на уровне его шеи.

– Помогите! – крикнул юноша.

Ни звука в ответ. Только дятел: тук-тук-тук. Птицы: фью! фить! фью! И трясина, которая тихо булькает, готовая окончательно поглотить его.

С трудом вытянув одну руку, он уцепился за ближайшую кочку. Та шумно вздохнула, как живое существо, и нырнула вниз. Антоша потерял опору и едва не ушел в топь окончательно, но все же сумел сохранить равновесие и кое-как удержался в том же положении.

– Господи… – прошептал он. – Спаси, спаси, спаси…

Трясина давила на грудь, дышать было тяжело. Он вновь выбросил руку, стал искать хоть что-нибудь, за что можно уцепиться. И нашел – старую кривую палку. Антоша скосил глаза на гибкие ветви дерева, нависшие над ним, и подумал, что если удастся притянуть к себе самую толстую из них, то, может, она вытянет его из трясины. Стиснув зубы, он стал пытаться закинуть палку так, чтобы она зацепила ветвь.

На третий или четвертый раз палка все-таки захватила ветку, но, когда Антоша почти подтащил ее к себе, та начала соскальзывать с палки. Сделав отчаянное движение, Антоша ухватил ветвь за самый кончик и стал подтягивать к себе. Дерево протестующее затрещало. Стиснув зубы, Антоша сумел, несмотря на сопротивление тины, сделать крохотный шаг и поудобнее перехватил ветвь.

Хрррак!

Ветвь треснула и отломилась. Антошу отбросило обратно в трясину. Он почувствовал: еще немного, и его засосет на дно окончательно. Из последних сил юноша забарахтался, забил по жиже руками, закричал что-то… Его затянуло по подбородок, но он сумел выдраться, вцепился в какую-то кочку, сделал шаг, другой… И внезапно почувствовал под левой ногой твердую землю.

Не веря своему счастью, Антоша двинулся в ту же сторону, медленно, по сантиметру, отвоевывая тело у болота. Высокий рост спас его – будь он на голову ниже, давно бы ушел в трясину, а так ему посчастливилось коснуться дна. По-прежнему цепляясь за кочку, он делал крошечные шаги и наконец почувствовал под обеими ногами землю. Еще немного, и он стал подниматься из болота.

Грязный, мокрый, уставший, он выбрался на берег и упал, более не в силах даже шевельнуться. Когда он наконец отдышался и немного пришел в себя, на глазах у него выступили слезы. Кое-как он поднялся на четвереньки, стать на ноги сразу у него не получилось.

Тяжело дыша, Антоша невольно бросил взгляд на топь, которая едва не сгубила его, – и замер. На поверхности болота что-то покачивалось. Он сглотнул и отвел глаза, но не смог удержаться и вновь посмотрел на то место. Внутренняя борьба отразилась на его лице. Минуту назад больше всего он хотел оказаться как можно дальше отсюда, но теперь, увидев это, он знал, что не имеет права так просто уйти.

Антоша поводил рукой вокруг себя и наткнулся на ту самую палку, которой недавно пытался подтянуть к себе ветви спасительного дерева. Очень медленно, не сводя глаз с этого, Антоша подполз к границе болота, а затем хоть и не с первой попытки, но все же подцепил палкой то, что так его заинтересовало. Поборовшись с трясиной, он выволок это на берег и осмотрел свою находку. Пот застил ему глаза, но тем не менее Антоша сразу же понял ее значение.

– Да… – только вымолвил он. – Получается, что… Конечно, она была права!

Шустрая молодая белка, покачиваясь на ветке, смотрела, как рыжий юноша поднялся на ноги и, спрятав что-то под сюртуком, побрел прочь. Щеки его были измазаны грязью, но глаза сияли. Вскоре он исчез среди