Амалия кивнула. Солнце брызнуло расплавленным золотом, уходя за верхушки деревьев, и в лесу сразу же стало холодно, пасмурно и неуютно. Петренко, посовещавшись с мужиками, подошел к хозяйке Синей долины.

– Сударыня, мы уже тут все обыскали, а головы как не было, так и нет… Может быть, прикажете возвращаться? Ночью-то в лесу не больно весело…

Амалия поежилась и зябко обхватила себя руками. И в самом деле, пора было заканчивать поиски.

– Да, – сказала она, – пора возвращаться.

– И голову отрубили, говорю я вам! Топором!

– Ах, какие вы страсти рассказываете, Марья Никитишна! – Хорошенькая румяная Оленька Пенковская сделала большие глаза.

– Отчего же топором? – солидно возразил ее муж. – Может быть, саблей?

Но Марью Никитишну не так-то просто было сбить с толку.

– Топором! – решительно объявила старая сплетница и даже стукнула по столу сухонькой ручкой.

Переполненный «Бель Вю» гудел как пчелиный улей. Новости о страшной находке в трясине, о пропавшей голове и о горе Севастьянова передавались из уст в уста. Сидевшая за два стола от Пенковских Настасья Сильвестровна, которая строчила очередное письмо к Лукерье Львовне, густо зачеркнула два последних написанных слова и решительно приписала, что ее племянник Степа сошел с ума на почве пьянства, что он зарубил свою жену и похоронил ее в болоте. Под конец Настасья Сильвестровна выражала надежду, что бесценная, великодушная, чудесная Лукерья Львовна спасет ее от душегуба-племянника и возьмет под свое покровительство.

– Да нет, дядюшка! – кричала Вера Дмитриевна, оказавшаяся за одним столом с Пенковскими и Марьей Никитишной. – Нашли не браконьера, а жену Севастьянова! Понимаете? Жену!

– Что-с?

– Жену нашли! Без головы!

– Молодежь! – вздохнул дядюшка.

Доктор Никандров сошел вниз и почти сразу же столкнулся с Гаврилой. Хозяин гостиницы, понявший, что его «Бель Вю» стал центром обмена последними новостями, на ходу лихорадочно переписывал меню, заодно в полтора раза задирая цены.

– А, Владислав Иванович! Слыхали новость? Севастьянов-то нашел свою жену!

– Что вы говорите! – пробормотал доктор.

– Да, да, – радуясь, как ребенок, продолжал Гаврила. – В Синей долине, в болоте обнаружили ее косточки. Страшное дело! Говорят, даже следователь по особым делам может из столицы прибыть…

– Ее убил Севастьянов? – неожиданно спросил доктор.

Гаврила сделал значительное лицо и даже лоб нахмурил.

– Гм… Как вам сказать-с! Одни говорят, что он, а другие вроде как и не верят…

– Распорядитесь, чтобы мне подали кофе, – попросил доктор. – Только не цикорный, бога ради. Что за манера у ваших людей поить цикорием, а драть, как за настоящий кофе…

Гаврила поклонился, извинился, сослался на всеобщее невежество и исчез наводить порядок на кухне. Доктор поискал глазами свободное место в зале, но таковых почти уже не осталось. Лишь в углу под чахлой пальмой сидел какой-то посетитель, закрывшись газетой, и возле него стоял пустой стул. Поколебавшись, доктор подошел к любителю чтения и спросил, свободно ли место рядом с ним. Газета с хрустом сложилась и исчезла.

– Свободно, доктор, – сказала Амалия.

Ее тон безотчетно ему не понравился, но отступать было некуда, и Никандров сел.

– Правда, что вам удалось обнаружить несчастную женщину? – начал он, когда лакей принес ему кофе. Владислав Иванович пригубил чашку и поморщился. Положительно, они просто уморят его чертовым цикорием! И куда только Гаврила смотрит?

– Вы о Наталье Георгиевне? – вежливо осведомилась Амалия. – Да, мы ее нашли.

– Ясно. – Доктор отставил чашку. – Ее убили?

– Вряд ли она ушла с вечера, где танцевала и веселилась, чтобы в припадке меланхолии броситься в болото, – отозвалась его собеседница. – Конечно же, ее убили. Exodus letalis, как вы изволите выражаться.

– Если следствию вдруг понадобится моя помощь… – начал Владислав Иванович.

– Понадобится, – не дала ему договорить Амалия. – И прежде всего потому, что летальный исход по- латыни – не exodus, а exitus letalis. И еще потому, что время смерти нельзя определить с точностью до минуты, многоуважаемый Вениамин Александрович.

Доктор нервно сглотнул, не сводя с нее глаз.

– Я не понимаю… – начал он.

– И почему я должна вам все это говорить? – заметила Амалия в пространство, пожимая плечами. – Вы ведь дружили с Домбровским, а он доктор. У него вы нахватались медицинской терминологии – по крайней мере, достаточно, чтобы сойти за врача, но недостаточно, чтобы обмануть меня. И вы никакой не Никандров, хоть данная фамилия и значится в справочнике. Вы Перепелкин, Вениамин Александрович Перепелкин, сосланный в Сибирь за растрату. Вы бежали оттуда в начале нынешнего года и теперь проживаете по чужому виду. Когда Любовь Осиповну убили, вам очень повезло, что доктор Станицын упал в обморок и не слышал всех ваших глупостей про какой-то exodus и смерть, которая наступила не ранее двадцати пяти минут назад. Откуда, кстати, вы вообще взяли эту цифру?

Доктор Никандров, вернее, бывший любовник Натали чиновник Перепелкин, грустно усмехнулся:

– Вот оно что… Да, вы правы. Просто я тогда вспомнил, что закончил свой разговор с Любовью Осиповной примерно полчаса назад. Так что я мог утверждать – не как врач, но как свидетель, – что тридцать минут назад она была еще жива. А вот уже позже я ее не видел. – Он глубоко вздохнул. – Что ж, милостивая государыня, вы вывели меня на чистую воду. Что вы намерены делать теперь – звать жандармов? Обещаю, я не окажу сопротивления.

– Зачем вы приехали сюда? – напрямик спросила Амалия. – Зачем расспрашивали беднягу Севастьянова о его жене?

– А вам не все равно? – с неожиданным ожесточением бросил растратчик.

– Нет, – ответила Амалия. – Впервые я стала вас подозревать, когда вы сказали ему, что у вас случилась точно такая же беда и вас тоже оставила жена. Ведь таков общеизвестный способ втереться в доверие. Вы искали Натали? Зачем? Хотели отомстить ей за то, что она разбила вашу жизнь? Ведь именно из-за нее вы оказались в Сибири, не так ли?

Владислав Иванович закашлялся.

– Нет, – выдавил он из себя. – Я хотел предложить ей бежать со мной за границу. Но ее исчезновение… Я и не знал, что думать. Я стал подозревать Домбровского, в голову мне лезли чудовищные мысли… А впрочем, какая вам разница?

Амалия хмуро поглядела на него.

– У вас чахотка, – внезапно сказала она.

– Да, – усмехнулся ее собеседник. – Сибирское наследство. – Он снова закашлялся и вытащил из кармана платок.

– И поэтому вы бежали из ссылки?

– Нет, – ответил Перепелкин, вытирая рот. На платке осталось несколько красных пятен, и он брезгливо скривился. – Моя мать тяжело заболела, я должен был попрощаться с ней. Но когда я приехал, она была уже мертва.

Верно, вспомнила Амалия, ведь Зимородков же написал ей… И почему она не догадалась тогда связать эти два события?

– Теперь у меня не оставалось никого, кроме Натали, и я принялся ее искать. Нина… то есть один человек сделал мне бумаги, чтобы я уехал за границу, но я не хотел уезжать без Натали. – Амалия вспомнила, что Ниной звали жену Перепелкина, но ничего не сказала. – Это он ее убил? Скажите, он?

Амалия нахмурилась.

– Значит, все-таки вы писали письма? – резко спросила она.