сообщена, не находила слов для ответа.

Король в упор смотрел на нее.

– Вы рады, сир, этого достаточно, чтобы радовалась и я, – наконец произнесла мудрая королева Элеонора хоть что-то приличествующее случаю.

Франция была спасена. Для Монморанси и Генриха это было великой победой. Ни опустошенный Прованс, лежащий в руинах, ни нанесенный разрушениями ущерб не помешали французам превозносить победителей.

Под звуки труб и крики ликующей толпы победители въехали в Лион.

Высоко на протянутых между домами веревках были развешаны гобелены, полотнища шелка и алого бархата, повсюду висели яркие панно, изображающие позорное бегство Карла V и его армии. Мостовая, по которой победители двигались к собору, была усыпана душистыми травами и цветами.

У входа в собор, в котором должен был совершиться благодарственный молебен по случаю изгнания из Франции имперской армии, победителей встречали король и королева. Голову короля венчала тяжелая золотая корона, усыпанная алмазами и изумрудами. Франциск ощущал восхищение и любовь от окружающих его подданных. Лица многих были залиты слезами, – молодые лица, пожилые лица, старые лица, – всех их объединяло чувство обожания своего монарха. В эти минуты гордость переполняла короля: он отомстил Карлу за поражение при Павии и свое унижение, оправдал надежды своих подданных, которые они возлагали на него, когда он двадцатилетним юношей взошел на французский престол.

Екатерина стояла рядом с королевой и наблюдала за королем. Своим величественным видом Франциск затмевал всех окружающих. В этот день он выглядел значительно моложе, чем в последние несколько недель. Екатерина вдруг отчетливо осознала, что ради таких мгновений наивысшего успеха за власть стоит бороться. Она ощутила душевный подъем, увидев въезжающую на соборную площадь конную кавалькаду, возглавляемую Генрихом, Монморанси, Клодом де Гизом, и услышала:

– Как возмужал Генрих!

– Какой красавец!

– Настоящий богатырь!

– Теперь он дофин!

Победители спешились и приблизились к королю. Франциск обнял и расцеловал в обе щеки Генриха, Монморанси и герцога Лотарингии Клода де Гиза.

Затем их обняла и расцеловала королева.

Генрих подошел к жене, сухо обнял ее, затем приветствовал придворных, которые спешили преклонить колени и поцеловать руку будущему правителю Франции.

Богослужение заняло более трех часов, и все это время приветственные крики многих тысяч подданных, собравшихся возле собора, заглушали пение и музыку.

Одержав победу над императором, Франциск мог наконец предаться отмщению за смерть сына. Он был убежден, что принца отравил итальянец Монтекукули, приехавший во Францию в свите Екатерины Медичи, а до того служивший у Карла V. Подвергнутый жесточайшим пыткам молодой дворянин в конце концов признался, что подсыпал яд в принесенную принцу воду, и заявил своим мучителям, что получил указания от имперских агентов, а они исполняли волю самого императора. Вскоре несчастный отказался от этих слов. Ни в чем не повинного графа Себастиано ди Монтекукули приговорили к четвертованию на площади Гренет в Лионе. Он был итальянец, и именно этот факт казался всем самым веским аргументом для обвинения его в умышленном убийстве.

В предвкушении грандиозного зрелища тысячи жителей Лиона пришли со всех концов города к площади Гренет, где должна была состояться казнь. Многие женщины несли на плечах детей, чтобы те запомнили увиденное на всю жизнь. Такое зрелище, как казнь отравителя наследника престола, можно увидеть нечасто, скорее всего, только раз в жизни, да и не при каждом короле.

Лучники и швейцарские гвардейцы, вытянувшись цепью, сдерживали напор толпы, рвущейся поближе к эшафоту и возведенным вокруг него помостам. В окнах всех домов, выходящих на площадь, виднелись любопытные лица. Под навесом вблизи от эшафота нетерпеливо били копытами по мостовой четыре сильные лошади. Их громкое ржание было слышно далеко вокруг.

Все новые и новые толпы зевак прибывали к месту казни.

Звуки фанфар возвестили о появлении короля с королевой и сопровождающей их свиты. Придворные, тихо перешептываясь, занимали места, отведенные каждому согласно занимаемому при дворе положению. Сиятельные особы прошествовали в специальную ложу, обтянутую красным шелком и украшенную королевским гербом. По левую руку от короля заняла свое место королева Элеонора, по правую – спаситель Франции Анн де Монморанси с супругой Мадлен Савойской. Рядом с королевой разместились новый дофин и Екатерина.

Шепот прошел по первым рядам зрителей и среди придворных: флорентийка сидит вблизи короля, значит, он не считает ее виновной в смерти сына. А напрасно!

Народ приветствовал своего монарха и победителей в лице Монморанси и Генриха громкими криками.

Король и королева поклонились народу.

Франциск был в черном бархатном пурпуэне без драгоценностей и украшений. Только на берете, придерживая три завитых пера, сиял бриллиант.

Екатерина высоко держала голову, ее лицо было бесстрастным. Она хорошо уяснила суровые уроки жизни – одна минута несдержанности может перечеркнуть все планы на будущее. Лицо короля было суровым, королевы Элеоноры – задумчивым и печальным, лицо Генриха выражало безграничную скорбь. Король пришел расквитаться за гибель сына, королева и Екатерина вынуждены были присутствовать при четвертовании, которое у них вызывало ужас. В этот день Генрих, ставший по воле судьбы наследником престола, был впервые солидарен с отцом в своем отношении к происходящему.

Многие придворные дамы, убежденные в причастности Екатерины к отравлению дофина, не спускали с нее глаз. У Екатерины хватило мужества и выдержки, не потупить взор и с достоинством выдержать взгляды недоброжелателей, обращенные на нее.

«Терпение и только терпение, – убеждала она себя. – Высокородные избранницы судьбы должны сохранять хладнокровие и выдержку при любых обстоятельствах. Я не имею права выдать своего волнения, ни одним, даже мимолетным взглядом выразить сочувствие соотечественнику. На моем лице должно быть написано презрение к врагу всех французов. Никто не должен догадаться, что моя душа скорбит о гибели невиновного Себастиано ди Монтекукули, мужественно выдержавшего все пытки».

И действительно, наблюдая за Екатериной, никто не догадывался, что ее душа разрывается на части от горя и страха. Больше всего флорентийку приводила в ужас мысль, что нити, связывающие ее с родной и любимой Италией, рвутся одна за другой. Только чуткая королева Элеонора, тоскующая по родной Испании, понимала душевное состояние Екатерины. Она пожала ей руку и чуть слышно прошептала:

– Дитя мое, происходящее заставляет вас сильно страдать. Запомните: став французской королевой, я вынуждена была оставить всех своих соотечественников у подножия трона. Наше с вами положение обязывает нас забыть о близких и думать только о своем долге перед Францией.

– Ведут, ведут осужденного! – услышала Екатерина и чуть не вскрикнула от ужаса.

Палачи вынесли несчастного Монтекукули. Он не мог стоять на ногах. Красавец граф был настолько изуродован пытками, что стал неузнаваем.

Лишь огромным усилием воли Екатерина заставила себя не опустить головы, не потупить взор и выдержать устремленный на нее взгляд короля. Она только невольно придвинулась к мужу, ища у него защиты. И тотчас поняла: она допустила ошибку. Генрих отодвинулся и установил между ними дистанцию. «Неужели он солидарен с теми, кто подозревает меня в отравлении его любимого брата?» – содрогнулась Екатерина. От обиды она вдруг лишилась своего главного оружия – самообладания, почувствовала, что начинает краснеть, – щеки у нее пылали. К счастью, никто уже не смотрел на нее. Все взоры переключились на осужденного. И внимание короля также было сосредоточено на преступнике.

Лучники тупыми концами пик оттесняли вопящую толпу, чтобы вокруг эшафота образовалось свободное пространство, позволяющее лучше видеть казнь.

Священник произнес молитву, затем по знаку распорядителя церемонии четыре королевских гвардейца вывели четверку коней.