квартиру, собрался и уехал к приятелю в Лондон, где до сих пор и ошиваюсь.

– Ошиваетесь? Странно. Если судить по вашим рассказам, вы занимаетесь там интересным делом. Наверное, это здорово быть членом Академии искусств при Лондонской национальной галерее!

– У вас прекрасная память! Да… Скрывать не стану. Мне нравится то, что я делаю. Это вообще мое призвание. Да и платят прилично. Так что жаловаться не на что. А слово «ошиваюсь» я скорее использую как синоним словосочетанию «одеваюсь в ателье». Вот и все.

– Вам можно позавидовать белой завистью, – сказала Маша и отправила в свой по-детски розовый рот большую маслину.

– Что вы! Разве можно завидовать тем людям, что одиноки не по своей воле!

– А почему же вы до сих пор не женились? Только не говорите, что ждали встречи со мной!

– И тем не менее вы прочли мои мысли! Кстати, простите меня за фамильярность и панибратство, но не пора ли нам перейти на «ты»? – поинтересовался Аркадий и достал сигарету.

– Это вовсе не фамильярность с твоей стороны, ведь я и сама собиралась предложить то же самое только немного погодя, – абсолютно непринужденно высказалась девушка.

– Тогда другой вопрос: почему мне сегодня в течение всего дня было очень дискомфортно и плохо, а сейчас стало уютно и спокойно на душе? – спросил Аркадий и зажег зажигалку.

– Потому что ты пригрелся, выпил и закусил!

– Боже! – прикуривая, засмеялся Аркадий. – Оказывается, все так просто. И ведь ты права! Главное – не злоупотребить этим действием дальше…

На крытом манеже для верховой езды в тот день было не так «многовсаднично», как обычно. Митя и Алена ехали верхом рядом друг с другом и были счастливы от одного ощущения, что они просто касаются стременами. Их лошади шли шагом.

– Ты знаешь, – говорил счастливый Митя, – мы уже предварительно все обсудили с моим другом. Он дал мне возможность на месяц съездить в Питер, а после мы уже займемся общим делом.

– Когда я сообщила предкам, что уезжаю через неделю в Питер со своим женихом, они засуетились так, будто я улетаю на Луну.

– Все-таки зря ты не познакомила меня со своим отцом, – посетовал Митя.

– Достаточно того, что ты понравился маме и деду, а отцу мы тебя покажем перед самым отъездом. Ладно?

– Ладно. В принципе ты права. Какая нам разница, понравимся ли мы нашим родителям или нет. Все равно жить нам суждено отдельно от них, – резюмировал Митя.

– Эх, Митька, – неожиданно вздохнула Алена, – как же мне хочется поскорее прогуляться с тобой по Невскому, Васильевскому острову и вообще по центру города, тем более что я так давно там не была!

Он остановил коня и, глядя в зеленые глаза девушки, взволнованно признался:

– Ты моя любимая. Я благодарен судьбе за то, что она свела меня с тобой. Все переменилось в моей жизни к лучшему. Я так счастлив!

– Я тоже все в своей жизни решила изменить. Но, знаешь, мне как-то неудобно тебе сейчас говорить…

– Почему это?

– А вдруг ты перестанешь быть таким счастливым?

Митя насторожился и внимательно посмотрел на взволнованную Алену.

– Что случилось?

– Пока ничего… Так, небольшая задержка, – потупив глаза, призналась она, – и я в любой момент… в общем… смогу сделать аборт, если ты этого захочешь. Ты прости меня за то, что я скрыла от тебя. Просто я такая…

– Какой аборт, дурочка! – Митя притянул Алену к себе и нежно погладил по голове. – Если ты действительно беременна, то это и есть то главное, для чего мы встретились на планете Земля. Я люблю тебя больше жизни, поэтому если ты родишь мне ребенка, то сделаешь меня еще счастливее. Ты меня поняла? Я же ведь люблю тебя! Люблю больше жизни!

– Я почему-то знала, что ты именно так и скажешь, – тихо призналась Алена. – Просто стеснялась тебе рассказать про свои ощущения и планы. Я тоже очень сильно люблю тебя и хочу родить тебе малыша или малышку.

– В таком случае нам осталось только придумать два варианта имени! – обрадованно улыбнулся Митя, подумав про себя о том, что отныне его решение отказаться от прежнего образа жизни «окончательно и бесповоротно» и «обжалованию не подлежит».

Тем временем к входной двери «новой» квартиры Боряныча подошел Аркадий с полиэтиленовым пакетом в руках. Он решил навестить своих старых клиентов, называемых им с недавних пор не иначе как «ручные». Аркадий еще не знал, что именно он будет с ними делать дальше, точнее, не с ними, а с их жилплощадью, но бросать эту веселую семейку ему не хотелось. И вот только он собрался нажать на звонок, как увидел, что дверь слегка приоткрыта. Аркадий, помешкав, зашел внутрь. Оглядевшись, заглянул в большую комнату и обнаружил, что все вещи по-прежнему валяются в общей куче. Однако комната была пуста, и тогда он отправился на кухню. Там за столом сидела пьяная Любка, одетая в неизменный халат с многочисленными черными дырами – следами оброненных сигарет. Перед ней одиноко высилась пустая бутылка водки, в тарелке виднелась закуска, состоявшая из куска черного хлеба, квашеной капусты и двух вареных яиц. Дама явно завтракала.

– Здорово, Любаня! Как жизнь? – приветствовал ее Аркадий.

– А Филеныч… это ты… здорово, родной! Все в поряде! – бодро сообщила Любка.

– Слушай-ка, у вас дверь входная не заперта, – оповестил безразличную ко всему женщину Воскресенский.

– Да и хрен с ней, – ответила она и плюнула на пол.

– А я вам здесь поесть да выпить принес, – сказал Аркадий, ставя на стол пакет с провиантом.

– Молодец! Ставь-ставь. Прямо на стол. Вот за это люблю! Молодец. И сам садись, выпей со мной. Со своей старой подругой, как-никак не чужие…

– Да я бы рад, вот только со временем у меня туго. А Боряныч где? Где Танчура?

– Танчуру я выгнала! Она меня, падла такая, убить хотела! А Боряныч в магазин рванул. Ему Захарушка бабок дал, вот он и рванул в магазин. Ой, только тихо, Филюша. Тихо. А то мы Захару помешаем.

– Да что ты несешь? Кто кого хотел убить? Какому еще Захару? В квартире же нет никого, – удивился Аркадий.

– Тихо, говорю. Они с Аленькой в маленькой комнате заперлись и играют там. Он просил нас не мешать, – говорила заплетающимся языком алкоголичка.

– Что-то я ничего не понимаю. С какой еще Аленькой, в какой комнате?

– Ой, ну какой же ты, Филечка, глупенький. Все-то тебе объяснять нужно. Аленька – это моя дочка. Ее моя мать неделю назад из деревни привезла. Понял? А Захарушка любит детей – вот они и играют… С Захаром Петровичем играют теперь.

Аркадий внимательно посмотрел на Любку и молча пошел по коридору в сторону маленькой комнаты. Подойдя к двери, он услышал жалобный голос девочки: