– Раз можем, то почему не делаем? – поторопил Аркадий.

Нотариус кивнул, нажал клавишу, и принтер приступил к печати. Любка глядела на это чудо техники абсолютно осоловевшим взглядом, а Боряныч курил, стряхивая пепел себе на брюки и жадно поглядывая на коньяк. Алексей же внимательно следил за действиями нотариуса. Наконец, договора мены были отпечатаны, и нотариус предложил:

– Теперь предлагаю ознакомиться и подписать договора. Ваши приватизационные документы на обе квартиры остаются у меня. Также у меня остается один экземпляр разрешения опекунского совета, а второй вам, Любовь Анатольевна, необходимо предоставить вместе с договорами мены на регистрацию.

Алексей взял свежераспечатанный договор и начал читать. Аркадий занялся изучением второго экземпляра. Затем Аркадий посмотрел на Боряныча и ласково сказал:

– Ну, все нормально. Самый обычный договор мены. Все данные совпадают. Давай ты первый быстренько подписывай, а уже потом Люба.

Боряныч, не читая договор, поставил свою закорючку в том месте, куда указал палец Аркадия. Затем бумага перешла к Любке, и она совершила ту же процедуру, не вглядываясь в текст договора. Алексей передал свой листок Борянычу и взял у Любки подписанный ею договор. Нотариус распечатал третий лист и отдал его Алексею, поглядевшему на всех поочередно и удивленно поинтересовавшемуся:

– А их разве должно быть три варианта?

– Конечно, – начал свои пояснения нотариус. – По одному вам и один остается в комитете муниципального жилья. Кстати, давайте сразу напишем доверенность на подачу документов. Филипп, вы говорили, что кто-то один будет сдавать и получать документы.

– Да. Оформите, пожалуйста, на имя Алексея Петровича. Алексей, вы же сможете сами сдать и получить договора?

– Да-да, Филипп. Безусловно.

– Ну вот и прекрасно!

Когда Алексей поместил в свою папку все подписанные договора, а нотариус убрал свой ноутбук и принтер в специальную сумку, Митя предложил выпить по пятьдесят граммов коньяка. Все согласились, кроме нотариуса и Алексея, – они были за рулем. Спустя каких-нибудь десять минут Любка с Борянычем остались в гордом одиночестве. Они допивали дорогой напиток и так непосредственно радовались жизни, как это умеют делать только пьяные, влюбленные и дети.

Митя сел за руль своей потрепанной «шкоды» и повернул ключ зажигания, а Аркадий прикурил сигарету и приоткрыл окно.

– Ну и сколько ты заплатил нотариусу за то, что он не стал вслух читать договор и сделал вид, что Любка с Борянычем абсолютно трезвы? – поинтересовался верный друг.

– Пять штук зелени. Он сговорчивый, не то что та сука из опекунского совета. Уперлась рогом. – Аркадий состроил глупое выражение лица и женским голосом пропищал: – «Не дам вам этого разрешения, и все. Это же противозаконно – переселять ребенка из центра Москвы, да еще без ведома его родителей! Вот когда приведете их ко мне – тогда и поговорим».

– Слушай, а как же тебе все-таки удалось ее уломать?

– Даже сам не знаю. Первый раз, когда я предложил деньги, она просто выпроводила меня из кабинета, пригрозив, что ментов вызовет, а когда я пришел через три дня уже с Любкой, она повела себя более чем странно. Я Любку-то в коридоре оставил и зашел сначала сам, ну как бы поздороваться, а эта опекунша и выдает ни с того ни с сего: «Ну что, будем решать вопрос с вашим обменом?» Так и получилось, что договорились на пятьсот баксов без Любкиного присутствия. Я потом на радостях Любане бутылку «Метаксы» купил.

– Да, старичок, все классно, а вот в банке чуть не сорвалось. Надо было все-таки по доверенности к этим ячейкам идти. Сделали бы поддельный паспорт и спокойно разобрались бы с этими ячейками и деньгами.

– Нет уж. Надо работать чисто. Спалиться на ерунде было бы глупо, а так все идет как задумано. Ты только прикинь, ведь мы с тобой впервые за все время афер не совершили в этой сделке ничего противозаконного! И деньги я заберу таким образом, что никто ни во что не въедет. Вот увидишь.

– Когда это я сомневался в твоих талантах?

– Тогда трогай, чего мы стоим? Съездим, убедимся, что Алексей подал документы на регистрацию. И потом мне сегодня еще надо будет вернуться к этим алкашам и забрать паспорта, а то потеряют в самый ответственный момент…

До Нового года оставалось меньше десяти дней. Все готовились к этому празднику, особенно дети. Им казалось, что будет нечто невероятное, нечто необычное. И наверное, они были правы. Ведь каждая новогодняя ночь несет в себе частичку сказочности и волшебства. И только маленькая девочка Лиза совсем не ждала этого праздника. Несмотря на то что Давидович пытался хоть как-то украсить их убогую жизнь в пустом деревенском доме, она замкнулась в себе и практически не разговаривала. Она очень тяжело переживала смерть матери.

Давыдович сочувственно гладил девочку по голове и все время приговаривал: «Ничего-ничего, мы с тобой просто так не сдадимся. Мы выживем. Мы обязательно выживем. Вот увидишь». Однажды утром он притащил из ближайшего леса небольшую елочку, поставил ее около окна в ведро с песком и пристроил на макушку самодельную звезду из фанеры. Потом попросил Лизу никуда не уходить из дому и обещал вернуться вечером. Лиза молча кивнула, а Давыдович поцеловал ее в лобик и поехал в Москву.

В четыре часа дня Давыдович добрался до нужного подъезда и, поднявшись на лифте на восьмой этаж, спустился по лестничному пролету к мусоропроводному отсеку и сел на корточки спиной к батарее. Он был одет по-зимнему, как заправский крестьянин: высокие валенки с галошами, телогрейка без воротника, кроличья шапка-ушанка – все было ему к лицу. Давыдович закурил «Астру» и принялся ждать. Прошел час, другой, третий… Давыдович упорно ждал. Когда стрелки часов показали без четверти девять, кто-то в очередной раз вызвал лифт. Лифт поехал вниз. Давыдович продолжал сидеть тихо. Лифт через какое-то время поехал назад и остановился на этаже, находящемся ниже Давидовича на один лестничный пролет. Двери лифта открылись, и с наблюдательного поста Давыдович увидел, что на лестничной площадке появилась Оксана. Давыдович сразу же узнал свою старую знакомую, лишившую его квартиры и московской прописки. Он беззвучно встал и вытащил ноги из больших валенок. Тем временем, напевая песню «Вот кто- то с горочки спустился», Оксана стала рыться в сумочке, ища ключи от квартиры. Стоило ей подойти к металлической двери, как Давыдович быстро спустился вниз, по пути выхватив из-за пояса топор.

Маклерша, продолжавшая петь, вставила ключ в замочную скважину, и тут Давыдович нанес ей удар обухом топора по затылку. Песнопение прервалось, Оксана упала на пол, глухо ударившись затылком о кафель. Давыдович прижался к стене и некоторое время смотрел на свою жертву, убирая топор.

– Это тебе за Лизу, за то, что ты ее сиротою заделала, – сказал тихо Давыдович и поднял сумку маклерши.

На пол рядом с головой обидчицы высыпалось содержимое сумки. Давыдович поднял кошелек, сигареты и мобильный телефон. Затем быстро вернулся к своим валенкам, надел их и, никем не замеченный, покинул подъезд.

Возвращаясь назад в тульской электричке и бережно придерживая пакеты с елочными игрушками и подарками для Лизы, он постоянно повторял про себя одно и то же:

– Это не за себя, а за Лизочку, за внучку, прости меня, Господи…