стаканчики, предложил Митя.

– Ты, старик, как всегда, прав. Наливай! – подтвердил Аркадий.

Митя поставил три стаканчика на небольшой столик между Аркадием и Любкой и разлил аппетитно пахнущий дорогой коньяк. Люба тем временем засунула деньги в лифчик, нимало не стесняясь присутствующих мужчин. Затем все трое осторожно чокнулись. Люба осушала свой стакан, блаженно закатив глаза и не замечая ничего вокруг. А стоило бы, поскольку Митя и Аркадий, дружно переглянувшись, вылили содержимое собственных стаканов в урну, отчего в кабинке сильно запахло коньяком. Едва отдышавшись и занюхивая выпитое рукавом, Любка сказала сморщенными губами:

– Ух, какой крепкий, зараза. Филек, дай закурить.

– Да ты что, мать? Кто же здесь курит-то? Сейчас выйдем на улицу и спокойно покурим.

– Ну, тогда давайте поскорее, а то меня чего-то уже повело, – заявила женщина, неуверенно поднимаясь со стула и держась за стенку левой рукой.

– Все, дружно выходим, но тихо и молча, притворяясь совершенно трезвыми, – сурово приказал Аркадий, беря ее под одну руку и делая знак другу взять женщину под другую.

Через несколько минут Митя и Аркадий не то чтобы вывели, а скорее выволокли Любку из банка. Добравшись таким образом до такси, Аркадий открыл заднюю дверь и помог Мите усадить женщину на заднее сиденье. Когда они на минуту оказались с глазу на глаз, Аркадий не без иронии поинтересовался:

– И сколько же ты спирта добавил в этот коньяк?

– В процентном соотношении получилось семьдесят процентов спирта и тридцать коньяка. По крайней мере, так надежнее.

– Да уж. Хотя бы меня предупредил, а то вдруг бы я выпил – и что тогда?

– А тогда наверняка заплясали б облака и кузнечик запиликал бы на скрипке… Да все было бы нормально. Балдели бы вместе – только и всего, – виновато улыбаясь, отвечал Митя.

– Ладно, винодел фигов, слушай сюда. Держи бабки, – говорил тихо Аркадий, незаметно для Любки передавая деньги Мите, – и сразу езжай домой. Жди меня там. Только таксиста не останавливай прямо у подъезда, а выйди через два дома на перекрестке.

– Хорошо. Я все понял.

Затем они одновременно забрались в машину.

– Ну все, шеф, трогай. Сначала нас завези откуда брал, а потом молодого человека, куда он скажет. За него плата будет отдельная, можешь не переживать.

– Такое впечатление, что вы не в банк ходили, а в ресторан, – трогаясь с места, высказался таксист.

По прошествии сорока минут Любка и Аркадий, не раздеваясь, вошли в большую комнату теперь уже ее бывшей квартиры в Леонтьевском переулке. Их взорам представилась картина полной умиротворенности: Боряныч лежал с закрытыми глазами на диване в состоянии не просто полного, а абсолютного опьянения, а в ногах у него расположилась Танчура, подавшая слабые признаки жизни, – она что-то непрерывно бубнила себе под нос. Аркадий усадил Любку за стол, в центре которого стояла литровая бутыль из-под водки.

– Что, падлы, налакались уже? – зло рявкнула она.

– Да не обращай на этих упырей никакого внимания, – успокоил Аркадий, – давай лучше выпьем за все хорошее. – И он достал из куртки тот самый коньяк, что они не допили в банке.

– С тобой, Филечка, хоть на край света! С тобой, блин, я за что хошь выпью! – призналась Люба, глядя на него снизу вверх преданными глазами, и чуть не упала со стула.

Аркадий проворно наполнил стаканы, налив ей до краев, а себе самую малость. Затем подмигнул, чокнулся и поднес свой стакан к губам. Но пить не стал, краем глаза следя за тем, что делает Люба.

– За взаимопонимание!

– За взай-взай-взаймопоньмание! – повторила Любка и начала пить.

Пила она, как обычно, взахлеб, отчего коньяк тонкими струйками лился с подбородка на сбившийся шарф. Опустошив стакан до донышка, она с грохотом поставила его на стол. Аркадий немедленно протянул ей заранее прикуренную сигарету, а сам тем временем снова наполнил ее стакан. Любка вставила сигарету в перекошенный рот, затянулась и тупо посмотрела на Боряныча.

– Кстати, Любаш, давай посмотрим, ты деньги-то не потеряла?

– Я-то? Еще чего? – И она глупо заулыбалась, словно услышала хорошую шутку. – Шиш я чево потеряю! Вот они, родименькие!

Женщина полезла рукой за пазуху и попыталась достать деньги, но что-то ей помешало, и тогда она с силой дернула собственную кофту. С ее стороны это было очень неосмотрительно, поскольку пуговицы горохом разлетелись по всему полу, а сама Люба потеряла равновесие и рухнула вместе со стулом. При этом часть денег высыпалась на грязный паркет. Раздался глухой стон – женщина явно ушиблась. Аркадий присел перед ней на корточки и принялся собирать деньги, одновременно считая их и приговаривая:

– Ну, как же ты так неаккуратно? Давай-ка я тебе помогу, а то ты все растеряешь, – и засунул все, что успел собрать, в карман собственной куртки.

Однако какая-то часть денег еще осталась у Любки, и тогда Аркадий решительно сунул руку в ее лифчик. Он жадно нащупывал деньги, а пьяная Любка восприняла его поступок как желание заняться сексом. Это ей так понравилось, что она решила ему помочь, для чего перестала стонать, ругаться матом и попыталась самостоятельно расстегнуть до конца кофту и снять бюстгальтер. При этом она даже закатила глаза, словно бы в предчувствии будущего экстаза, и прохрипела:

– Ну, давай же, давай, мой хороший. Разорви меня, как кошку драную…

Аркадий брезгливо поморщился, быстро извлек оставшиеся деньги и положил их в тот же карман, где уже покоилась первая часть добычи. Затем, по-прежнему сидя на корточках, приподнял левую штанину брюк. К его левой щиколотке была привязана пачка фальшивых баксов, собственноручно отпечатанных им вчера вечером на цветном принтере. Он почти насильно вложил их в руку пьяной Любке, сопроводив свои действия наставлением:

– Держи крепко и больше не падай. Давай-ка я тебя подниму.

– А мы что? Трахаться не будем? – обиженно среагировала Любка на действия милого Фильки. – Я это делаю по-королевски.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Аркадий, – но сейчас не время. А вдруг Боряныч проснется?

– Да насрать мне на этого Боряныча! Он же трахал при мне Танчуру! А я-то чем хуже? Понимаешь? Прямо при мне ее, суку такую, драл!

– Ну что ты? Кто сказал, что ты хуже? – промурлыкал Аркадий, отрывая Любкино тело от пола. Он посадил ее за стол и дал еще один стакан коньяку.

– Филек, ты такой охренительный мужик, я от тебя балдею, – пролепетала Любка, одной рукой сжимая пачку фальшивых денег, а другой поднося стакан ко рту. Но одолеть последнюю дозу было ей явно не по силам, а потому она вновь рухнула на пол и мгновенно отрубилась.

Тем временем Аркадий подошел к Борянычу и толкнул его рукой в плечо. Боряныч крякнул, после чего Аркадий насильно поднял его и усадил на край полуразвалившегося дивана.

Теперь тот сидел рядом с Танчурой, и оба что-то вразнобой бубнили себе под нос. Аркадий вернулся к столу, дополнил коньяком Митиного производства собственный стакан водки, поднес его Борянычу и буквально вставил в трясущуюся руку со словами:

– Боряныч! Смотри, мы деньги привезли! Вон они на столе лежат. Пять тысяч баксов! Все, как я вам и обещал.

Боряныч тупо посмотрел на стол, затем медленно выдавил из себя философское замечание:

– Лучше ужасный конец, чем ужас без конца… – и проворно засосал стакан, сделав это так же жадно и легко, как обычные люди в жару пьют прохладительные напитки, после чего мгновенно отрубился.