всем, а наипаче своим по вере' (Гал.6:2-10)

'предварительном' вопросе – о том, что такое 'богословие', да еще академическое, и можно ли 'преподавать' его буквально так же, как преподается химия. Я так остро чувствую, что богословие – это передача в словах – не других слов, идей, верований, а того опыта, которым живет Церковь, живет сейчас, являет сейчас, приобщает себе сейчас. Но богословие – теперешнее, 'преподаваемое' – отчуждило себя от Церкви и от этого опыта, стало самодовлеющим и, главное, хочет быть 'наукой'. Наукой о Боге, о Христе, о жизни вечной!..

Понедельник, 5 октября 1981

В субботу – целодневный, до одури утомительный Orthodox Education Day. С восьми утра до восьми вечера на ногах, приветствуя, целуясь, разговаривая. И, как всегда, с одной стороны – не только утомление, но и 'тяжесть' от всего этого, а с другой – радость праздника, общения и, главное, – бескорыстности всех этих людей, которым просто 'хорошо здесь быти'.

Вчера в Wilmington. В поезде читал главы о Юго-Западной Руси в 'Истории Русской Церкви' Карташева в связи с моей украинской авантюрой в конце этой недели. Какая грусть! Какая ненасытимость в этих преследованиях христианами друг друга! Какая подчиненность всех 'своему', только своему! Какое постоянство ненависти! Как безнадежно далека история Церкви от павловского: 'Говорите правду друг другу…'1.

Действительно, пора задать главный, единственный вопрос: где это 'Православие', в чем 'оно', как выделить его из истории Православной Церкви, прежде всего для того, чтобы историю эту наконец увидеть во всей ее нищете?

Каждый понедельник то же чувство – погружения в какую-то, с головой захлестывающую тебя, волну, направленности всех сил только на то, чтобы держать голову над водой и плыть и не утонуть.

Hamilton, Ontario [Канада]. Четверг, 8 октября 1981

В Гамильтоне на конференции русских и украинцев!

Во вторник утром – как гром! – известие об убийстве Садата. Дьявольская тупость террора. И самое ужасное, самое отвратительное – это ликующая, танцующая толпа в Бейруте, в Триполи. Действительно, на всем этом – печать дьявола…

Сегодня – тут. Несколько знакомых. Доклады (весь день!) и их обсуждение – скучные. Украинцы (они в большинстве) очень милые 'хлопцы', гордые своим профессорством. И, однако, все, что они говорят, – даже верное, – a priori испорчено их утробной ненавистью к России. Ненавистью при этом мелочной, исключающей всякое стремление хоть что-то пересмотреть, переоценить, увидеть в России хоть что-нибудь хорошее. Русские (их мало) – вроде как бы офицеров или 'бар', которых самотеком судят… Пожалуй, все- таки полезно узнать, что не все на земле любят Россию. Узнать, что говорит другая сторона…

1 Ср.: Кол.3:9.

Суббота, 10 октября 1981

Один дома. Льяна – в Лабель. За окнами настоящий золотой пожар. Вчера поздно вечером вернулся из Гамильтона. Может быть, потому, что у меня был 'личный успех' (почти овация после моего доклада), от съезда осталось, в конце концов, светлое впечатление. Такое чувство, что присущая всем этим украинским интеллигентам ненависть к России – не такая уж глубокая, не такая 'кровная' и что больше всего в ней обиды на непризнание, на то, что русские не принимают, не приняли их и вообще все 'украинство' всерьез. Но 'горизонтально' – академическими спорами о том, был ли Гоголь русским или украинцем, – трагедии этой не разрешить. И, может быть, и мой 'успех' был лишь в том, что я говорил о 'вертикальном' измерении, хоть как-то 'отнес' всю тему к тому, что над и Россией, и украинством… И, увы, нужно признать, что русское презрение – действительно 'гоголевских' размеров.

Воскресенье, 11 октября 1981

Вчера – мучительно-блаженный день за письменным столом, возвращение после более чем двухмесячного перерыва к работе над моей книгой. Начал с того, что перечитал ворох 'драфтов', черновиков. И сначала просто не мог понять: о чем это и что я пишу, что так мучительно хочу выразить. Но постепенно мысль заработала. О, если б я мог иметь каждую неделю один такой пустой день!

Вечером, после всенощной, просмотрел-прочитал книгу Martin Malachi 'The Decline and Fall of the Roman Church'1 . Книга журналистская, но, увы, убедительная, во многом, несомненно, верная. Римскую Церковь погубил дар земного владычества. Получив власть земную, она постепенно утеряла власть духовную. Схема простая, но Malachi талантливо ее 'драматизирует'.

Сегодня – наплыв исповедников. Исповедовал до Великого Входа (служил с о.П.Л[азором]). Я иногда думаю, что до бесконечности развившееся чувство 'прегрешений' столь же сильно ослабило чувство, понимание, сознание греха . Ослабело евангельское: 'Согреших на небо и пред тобою…'2 . Усилилось – 'мои недостатки, мои слабости…', то есть всяческая интроспекция. Грех – это прежде всего неверность по отношению к Другому, измена . Но уже давно грех оказался сведенным к морали. А ничто так легко не уводит от Бога, от 'жажды Бога', как именно мораль. Достоевский: 'Без Бога все позволено…' Можно также сказать, что без Бога 'все запрещено', ибо всякая мораль состоит, в первую очередь, из запретов и табу. 'Поссорился с женой': но в ссоре с женой, которую любишь, почти всегда неважно содержание ссоры , то, 'из-за чего' она произошла. Важен, мучителен, невыносим разрыв , сколь кратким он ни был. И мирятся муж с женой не потому, что они нашли правого и виноватого, а потому, что они любят друг друга, потому, что сама жизнь каждого из них – в другом. Сведенное к морали, к норме – христиан-

1 Мартина Малачи 'Упадок и падение Римской Церкви' (англ.).

2 Лк.15:21.

ство оказывается 'непрактикуемым', ибо ни одна из заповедей Христовых неисполнима без любви ко Христу: 'Аще любите Меня, заповеди Мои соблюдете…'1.

Есть тип морального 'чистюли', бегающего исповедоваться потому, что ему невыносимо всякое 'пятнышко', как невыносимо оно для всякого разодевшегося франта. Но это не раскаяние, это ближе к чувству 'порядочности'. Однако про святого не скажешь: 'Он был глубоко порядочным человеком'. Святой жаждет не порядочности, не чистоты и не 'безгрешности', а единства с Богом. И думает он не о себе, и живет не интересом к себе (интроспекция 'чистюли'), а Богом…

Мораль – это направленность на себя. В 'церковности' ей соответствует 'уставничество'. Но в ней нет того сокровища, про которое сказано: 'Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше…' Церковь: ее призвание не в 'морали', а в явлении и даре сокровища.

Понедельник, 12 октября 1981

Вчера опять целый день за столом. Результат: надо заново начинать 'Таинство Святого Духа', по- другому строить и т.д. Моя ошибка была в том, что весь спор об эпиклезе я сводил к спору – уже средневековому – между схоластикой и Византией. Вчера, проверяя всю эту схему, понял, что эпиклеза как 'консекрация' (то есть 'и сотвори…') появляется не только очень рано (это я знал), а и 'понимается', так сказать, 'тайносовершительно', то есть как момент (до… после, только хлеб… и т.д.). Иными словами, нужно пересмотреть подход. У меня чувство, что тут 'подкачали' и Отцы, и все по той же причине: упадка эсхатологического опыта Литургии. Увидим.

Devoir d'etat. Я люблю это французское определение долга.

Среда, 14 октября 1981

Биография W.H. Auden'a (Humphrey Carpenter)2. Описание public school3 , потом Оксфорда. Я никогда не перестаю удивляться Англии. Чему-то в ней, что я не могу определить. Такое чувство – может быть, абсолютно неверное, – что, несмотря на подлинную, старую, настоящую культуру, Англия и англичане чем-то и как-то безнадежно ограничены, по-своему 'тупы'. Прежде всего ограничены сами собой, своей самоуверенностью, абсолютным 'эгоцентризмом' Англии. Недаром Англия дала разных Локков, Юмов и Спенсеров – философов как раз тупой самоуверенности, философов без 'печали по Богу'. Low key4 : но не от смирения, а от презрения…

Вчера – лекция о таинстве брака в Little Falls, Нью-Джерси. Вопросы – молодых, старых – все по существу.

1 См.: Ин.14:15.

2 У.Х. Одена (Хамфри Карпентера) (англ.).