избежишь их нападок.
'Но когда ты придешь к этим трем держателям, забирающим души как воры в том месте [...] они. Ты [...] сосуд [...] гораздо больше, чем [...] того, кто ты [...] ибо [...] ее корень. Ты также будь спокоен [...]. Но я призову нерушимое знание, которым является София, которая в Отце и она мать Ахамот. У Ахамот нет ни отца ни мужа мужского, но она женщина от женщины. Она породила тебя без мужского, поскольку она была одна и не ведала, что живет через ее мать, она думала, что она одна существует. Но я объявлю всем ее мать. И они будут в замешательстве и обвинят их корень и род их матери. Но ты будешь вознесен до того, что твое [...] ты будешь [...] Предсущий'.
'Они символ этих двенадцати учеников и двенадцати пар, [...] Ахамот, которая переводится (как) ‘София’. И кто я сам, и кто нерушимая София, через которую вы спасены, и кто все сыновья Того-Кто-Есть - это они знали и это скрыли в себе. Ты скрой это в себе, и молчи (об этом). Но открой их Аддею. Когда ты уйдешь, в этой стране сразу же начнется война. Плачьте, тогда, за тех, кто в Иерусалиме. Но позволь Аддею взять эти вещи в сердце. Позвольте Аддею в течении десятого года сидеть и записывать их. И когда он напишет их [...] и они должны дать им [...] у него есть [...] его зовут Леви. Тогда он принесет [...] слово [...] из того, что я сказал ранее [...] женщина [...] Иерусалим в ней [...] и он родит двух сыновей с ней. Они унаследуют эти слова и понимание того, кто [...] возвеличен. И они получат [...] через него из его ума. Сейчас, младший из великих. И эти слова будут скрыты в нем, пока ему не исполнится семнадцать лет [...] начинает [...] через них. Они будут чрезвычайно преследовать его, поскольку они от его [...] спутников. Он будет провозглашен через них, и они провозгласят это слово. Затем он станет семенем [...]'.
Иаков сказал, 'Я удовлетворен [...] и они [...] мою душу. Еще об одном я спрашиваю тебя: Кто семь женщин, которые были твоими учениками? И все женщины благословляют тебя. Я также изумлен как бессильные сосуды стали сильными, воспринимая то, что в них'. Господь сказал, 'Ты [...] будешь [...] дух [...], дух мысли, дух совета [...] дух [...] дух знания [...] их страха. [...] когда мы прошли через дуновение этого архонта, чье имя Адонейн [...] им и [...] он не ведает [...] когда я пришел от него, он помнил, что я его сын. В то время он был добр ко мне как к своему сыну. И тогда, прежде чем я появился здесь, он бросил их среди этих людей. И с неба пророки [...]'.
Иаков сказал, 'Равви, [...] я [...] все вместе [...] в них особенно [...]'. Господь сказал, 'Иаков, я хвалю тебя [...] иди на землю [...] слова, пока он [...] на [...]. Ибо отброшен от тебя кубок с горечью. Ибо некоторые из [...] против тебя. Ибо ты начал понимать их корни от начала до конца. Отбрось от себя все беззаконие. И берегись, если они завидуют тебе. Когда ты говоришь слова этого восприятия, ободряй этих четырех: Саломею и Марию, Марту и Арсению [...] так как он взял некоторую [...] ко мне, он [...] сожженная жертва и [...]. Но я [...] не таким образом; но [...] первые плоды [...] вверх [...] так, чтобы власть бога могла явиться. Смертный достиг бессмертного, и женское достигло этой мужской основы'.
Иаков сказал, 'Господи, в этих трех, тогда имеет их [...] отброшены. Ибо их оскорбляли и преследовали [...] все [...] от любого [...]. Ибо ты получил [...] знания. И [...] что является [...] иди [...] ты найдешь [...]. Но я пойду и открою, что они верили в тебя, что они могут быть довольны с их благословением и спасением, и это откровение может прейти'.
И в это же время он пошел немедленно и упрекал двенадцать и отвел от них содержание относительно пути знания [...].
[...]. И большинство из них [...] когда они видели посланника, принимали [...]. Другие [...] сказали, '[...] его из этой земли. Ибо он не достоин жизни'. Затем, они боялись. Они восстали, говоря, 'Мы не участвуем в этой крови, ибо справедливый человек погибнет через несправедливость'. Иаков ушел так, что [...] смотри [...] ибо мы [...] его.
Апокалипсис Иакова.
(Первый) Апокалипсис Иакова
В самом тексте данный трактат называется просто Апокалипсис Иакова. Однако мы будем называть его Первым Апокалипсисом Иакова, исходя из того, что следующее сочинение (V,4), тоже называется Апокалипсисом Иакова. Наш апокалипсис является блестящим примером 'диалога Откровения'. Партнёры по этому диалогу - сам Господь и Иаков, брат Господа (хотя в дальнейшем в тексте и говорится о том, что понятие 'брат Господа' следует трактовать в чисто духовном смысле). В первой части трактата (24,10 - 30,11) Иаков задаёт Господу вопросы, отражающие его озадаченность наличием страдания. Иаков желает вознесения вместе с Господом, и Господь дарует Иакову утешение в терминах обычного для гностиков учения о месте человека во Вселенной. Косвенное и мимолётное обращение к распятию (в 30,12-18) служит поворотным пунктом в повествовании. После появления Господа вновь в рассказе начинает преобладать ряд заклинаний, переданных Иакову для того, чтобы он оказался способным принять вызов враждебных сил, которые будут пытаться препятствовать его восхождению к 'Предсуществующему' после его мученичества (32,23 - 36,1). Эти заклинания воспроизводят те драматизированные тексты, которые появлялись повсеместно в рамках описания посмертных ритуалов в валентинианском гностицизме (см. Ириней, Haer. 1.21.5, Епифаний, Pan. 36.3.1-6). Вполне возможно, однако, что одна из характерных черт данного текста ('Я есмь единственный, сын Расы Отца') была тесно связана с Corpus Hermeticum (13.3). Другие интересные фрагменты, находящиеся во второй части нашего апокалипсиса, включают в себя и руководства, относящиеся к сохранению данного трактата в тайне (36,13 - 38,11), и комментарии относительно потребности в женщинах-ученицах (!) (38,15 - 41,18), упоминается также упрёк Иакова в адрес Двенадцати апостолов (42,20-24), а в конце текста также приводится относительно длинное повествование (дошедшее сильно повреждённым) о мученичестве Иакова. Обозначение в тексте Иакова как 'Иакова Справедливого' (32,2-3, сравн. 43,19) указывает на контакт с иудео-христианской традицией (Эгессипп, у Евсевия, Н.Е. 2.23.4,7; Евангелие от Евреев, у Джерома, De viris inl.2; Gos. Thom., стих 12). Включение же Аддайя (36,15-24) в список лиц, обязанных хранить данное учение в тайне, говорит о контакте с Сирией, и в силу этого, вероятно, с семитической формой христианства (ср. у Евсевия, Н.Е. 1.13). Некоторые ученые считали также, что и многочисленные прочие темы повествования апокалипсиса претерпели влияние иудео-христианской теологии. Но помимо той важной роли, которая отводилась Иакову Справедливому, в тексте слишком мало такого, что могло бы даже с некоторой смелостью быть списано, в частности, на влияние иудейского христианства. К тому же, существует и немалая возможность того, что фигура Иакова была результатом замены сектой гностиков какой-либо другой фигуры, и таким образом стала для них удобной зацепкой, о которую могло 'зацепиться' их учение. Одной из причин обращения к фигуре Иакова был тот факт, что последний находился вне круга двенадцати апостолов, и в силу его отношения к Иисусу (здесь понимаемого в чисто духовном смысле) он мог бы быть подан как основатель более чистой формы гностического учения, чем та, которую представляли Двенадцать. И именно установка на то, чтобы держать Учение в тайне, служила объяснением, почему непосвящённым гностицизм впоследствии стал казаться относительно поздним течением религии Иисуса. К тому же наш апокалипсис был попыткой представить альтернативу доктрине апостольской власти, имевшей столь большое влияние вплоть до современного католицизма. Однако трактат расставляет акценты и так, что Иерусалим и иудаизм вообще оказываются связанными с более тёмными силами Вселенной, тогда как Двенадцать апостолов (и, следовательно, правоверное христианство в целом) дрейфуют всё же в сторону более благих сфер деятельности Ахамот, т. е. меньшей части Софии. Другая причина данного обращения, видимо, состоит в том, что фигура Иакова позволяла некоторым гностикам как бы придавать больший смысл истории I столетия вообще. Ведь падение Иерусалима было тогда главным событием, но его объяснение не приветствовалось. И хотя вскоре стало казаться естественным расценивать как катастрофу третирование Иисуса евреями (ср. Ориген, Contra Celsum, 2.13; Евсевий, Н.Е., 3.7), ещё более естественным было связывать падение Иерусалима с трагедией, ниспосланной Иакову еврейскими властями как раз накануне Большой войны с Римом (Эгессипп, в Евсевии, Н.Е., 2.23). Известному христианскому учёному Оригену довелось отразить в своих трудах такое понимание событий (ср. Contra Celsum, 1.47). Наш апокалипсис, однако, не вдаётся в дискуссии по данному вопросу и находит возможным эксплуатацию фигуры Иакова по двум, как нам представляется, причинам. Во-первых, различия между искупителем (Господом) и искупаемым (Иаковом, прототипом ученика) весьма слабо освещается в гностицизме (ср. 27,8-10, где Иаков прямо отождествляется с 'Тем, Кто Есть'). Соответственно, эти две фигуры скорее дополняют друг друга, нежели соперничают, причём дополняют теми методами, которые остаются непонятыми ортодоксальным христианством. Во-вторых, это основная точка зрения гностиков на мученичество, которое не вызывало
