Исчезла, испарилась – и без всякого объяснения! Я же беспокоюсь. В конце концов, с Игорем ты можешь выяснять отношения сколько угодно, но мы-то ни при чем. А Павел вообще хотел как лучше, это Игорь его попросил вмешаться в эту твою историю с наследством… Я думала, ты хоть позвонишь, а от тебя ни слуху ни духу.

– Все в порядке, – умудрилась наконец вставить словечко в беспрерывный поток Светкиных излияний Даша. – Не надо обо мне беспокоиться.

– Но мы же подруги! – В голосе звонившей прозвучало столько эмоций под общим названием «благородное негодование», что Даша невольно улыбнулась. – И ничего не в порядке, не надо меня обманывать. Павел со вчерашнего дня не в духе, почти со мной не разговаривает. Игорь с утра мечется, как угорелая кошка, никогда его таким не видела…

– Он у вас? – невежливо перебила приятельницу Даша.

– У нас, у нас, – проворчала Светка. – Хочешь, дам ему трубку?

– Ни в коем случае! – испугалась Даша. К разговору с Игорем – безразлично, стал бы этот разговор примирением или дальнейшим развертыванием ссоры, – она никак не была готова. – Ты вообще не говори ему, что звонила мне, ладно?

– Как же не говорить, если это он послал меня к телефону? Ну вот, сейчас, он уже рядом…

Представив себе, что через минуту в мембране зазвучит голос Игоря, Даша поспешно, почти панически бросила трубку на рычаг. Пусть это плохо, упрямо сказала она себе, пусть это некрасиво, неприлично… все, что хотите… но она не будет с ним разговаривать. Не хотелось ни слышать оправданий, ни отвечать на новые нападки. Ей нужен был тайм-аут в отношениях с человеком, который так и не стал ей мужем и уже практически перестал быть возлюбленным. Полуродным, полублизким, полужеланным собеседникам сейчас не было места в Дашиной жизни.

Нет, с Игорем она говорить не станет. А вот с Иринкой или с Ларочкой, пожалуй, Даша поболтала бы сейчас с удовольствием. Только где ее старая записная книжка, с тех еще, пятилетней давности, институтских времен?.. Девушка присела на корточки перед письменным столом, выдвинула один за другим его ящики, порылась в тетрадях, блокнотах, чертежах. Вот она!

Снова направившись к телефону, Даша обогнула бабушкино зеркало и случайно ударилась коленкой о выгнутую столешницу его комода. Остановившись от резкой боли, она оказалась прямо напротив туманного стекла и невольно заглянула в него. «Сегодня это еще впервые…» – отметила про себя и, не успев подивиться нелепости ведения такой статистики, мысленно ахнула: в зеркале не было ее отражения! Точнее, там не было вообще ничего, кроме угрюмого полумрака, затягивающего взгляд, как воронка. Дрожащей рукой она провела по стеклу, напряженно вглядываясь в него, потом отскочила в сторону, быстро нащупала маленькое бра над изголовьем дивана и, включив его одним резким движением, облегченно вздохнула: словно контуры детской переводной картинки, в зеркале медленно проявились очертания мебели, изломы стен и черты перепуганного лица. «Бред какой-то!» – подумала Даша и, проведя рукой по глазам, словно сгоняя неприятное ощущение страха, отошла в сторону. Но с этого самого момента ей уже никогда не удавалось отделаться от мысли, что зеркало Веры Николаевны живет своей собственной жизнью, никак не связанной с Дашиной, и нуждается в понимании, заботе и бережном отношении точно так же, как и она сама…

Номер за номером набирала Даша старые телефоны подруг из своей забытой записной книжки. Она так редко виделась с девчонками с тех пор, как познакомилась с Игорем! Он годами поглощал все ее время; и его компании, его друзья, его дела, казалось, заполонили всю ее жизнь, будто своих собственных у нее никогда и не было. В результате выяснилось, что Ирина с семьей уже полгода как за границей – муж был перспективным биохимиком, и ему предложили там хороший контракт. Настя, напротив, едва отошла от развода и на Дашино предложение встретиться отреагировала вяло: «Может быть, как-нибудь в выходные… Нет-нет, только не в этом месяце, я пока не смогу…» А Лариса, когда-то самая близкая и милая Дашиному сердцу – ей казалось, что они и не расставались вовсе, что виделись ну буквально только что, пару месяцев назад, хотя на самом деле прошло куда больше времени, – Лариса оказалась в больнице, и, поговорив с ее мамой, ужаснувшись диагнозу, Даша поклялась навестить ее в ближайшее время, мысленно выругав себя при этом за то, что настолько отдалилась от Ларискиной жизни.

Так или иначе, но радости эта новая попытка воскресить прошлое, восстановить давно прерванные связи Даше не принесла. Сама виновата, стучало у нее в висках, слишком замкнулась на Игоре, слишком ушла в себя, слишком мало отдавала друзьям времени и души, и теперь вот ей потребовались их души и их время… Да, теперь они не принадлежали ей – похоже, ей не принадлежало в жизни вообще ничего, кроме старого тусклого зеркала.

Но какой смысл сейчас заниматься самоедством? Даша тряхнула головой, быстро закрутила волосы, так и не убранные с утра, в тяжелый, отливающий золотом узел, натянула джинсы и любимый свитер. Нужно выйти на улицу, пройтись по любимым бульварам, подышать воздухом, может быть, выпить кофе – неважно где, лишь бы среди людей. Она и сама понимала, что впадает в невротические крайности: то ей хотелось спрятаться от всего мира, то неудержимо потянуло на люди… Но рефлексировать по этому поводу Даша сейчас не собиралась. И, убедившись, что замок в квартире защелкнулся крепко и надежно, она оставила дом.

Патриаршие пруды, Бронная и Никитская, памятники и бульвары… Даша кружила по знакомым местам – бездумно, бесцельно, безрадостно. Останавливалась у витрин магазинов; заговаривала с бродячей собакой, которая внимательно слушала ее, подняв большое лохматое ухо; ненадолго присаживалась на парковые скамейки – благо дождик закончился еще днем и они успели слегка подсохнуть. Вечер уже парил над Москвой, как огромная темная птица; в центре зажглись фонари; нарядно одетая публика спешила в театры и рестораны, а Даше казалось, что вся эта жизнь, наполненная естественными заботами и радостями, старательным ручейком огибает ее собственное существование, не имея к ней, Даше, никакого отношения и ничуть не задевая ее своими крылами…

Устав наконец от уличной темноты и сырости, она уже хотела было повернуть в сторону дома, но передумала. На пути ей попался маленький прелестный кофейный магазинчик – из тех немногих, в тесноте которых всегда толпится разношерстная публика, где полки уставлены деревянными мельницами, а стены украшены знаменитыми автографами и где всегда можно выпить кофе из блестяще-коричневых, душистых, только что смолотых зерен. Даша с трудом отыскала свободное местечко у стойки, аккуратно повесила куртку на спинку стула и, дождавшись своей чашки, едва не обожглась ароматным горячим напитком.

Воспоминания теснились в душе, набегали одно на другое, как волны на песчаный берег, роились и путались, как котята, копошащиеся в корзинке и опрокидывающие друг друга на спину. Странно: в этих воспоминаниях сейчас было только хорошее – полузабытые, давние, но такие теплые нюансы отношений с людьми, которые были ей дороги и которые сейчас, будто сговорившись, оставили Дашу одну.

Она словно воочию видела маму Лену – такую родную и уютную, каждое утро будившую Дашу в школу (а просыпаться рано она до сих пор ужасно не любила) с веселыми шутками и выдумками, так что целый день после этого у Даши было хорошо на душе и испортить ей настроение могла только действительно крупная неприятность. Видела бабушку Веру Николаевну в ее любимом кресле – строгую, всегда подтянутую, обычно чуть язвительную, но при этом драгоценно внимательную ко всем ее делам: «Ты все еще встречаешься со своим соседским приятелем? Ну конечно, это не мое дело, но ты же не можешь не замечать: вы слишком разные… Брак, деточка, подразумевает равенство – о нет, не обязательно социальное, хотя и это неплохо, но равенство душевных величин и соразмерность внутреннего строения…»

Да, они с Вадиком и впрямь были устроены по-разному, и Даша чувствовала это всегда – бабушка только помогла в свое время облечь это чувство в точные слова. Но что с того, что с Игорем они были во многом похожи и, как сказала бы Вера Николаевна, соразмерны (она, кстати, так почему-то никогда и не познакомила бабушку со своей любовью; о Вадике та знала все, а об Игоре – практически ничего). Сделал ли он для нее хоть сотую долю того, что всегда делал верный, незаметный и нелюбимый Вадик?..

Девушка снова унеслась мыслями в далекое прошлое и вспомнила: третий курс, красивый чужой город, первая в ее жизни самостоятельная практика и грипп, вдруг ни с того ни с сего сваливший ее в середине лета… Даша всего лишь написала тогда старому другу коротенькое невеселое письмо, ни словом не упомянув о болезни. Но уже через три дня он был у нее, с трудом разыскав в этом городе московскую