только когда над неподвижной девушкой рядом со старым потрескавшимся зеркалом засуетилась профессиональная бригада людей в белом, она усилием воли включила свое сознание полностью и заставила себя еще раз услышать, понять и почувствовать земную логику.

– Ну, кажется, все. – Молодой врач поднялся с колен и привычным равнодушным движением небрежно бросил Дашину руку, которая упала на пол с тяжелым неживым стуком. Он не успел еще стать циником, этот доктор «Скорой помощи», он не был пока еще полностью равнодушен к смерти и горю, но было уже поздно, и он так устал в эту смену и хотел спать… А здесь, в общем-то, все было ясно.

– Погодите, можно еще попробовать. – У медсестры, пожилой полной женщины, дочка точно такого же возраста, как девушка, лежащая сейчас перед ними. И ей было жалко ее: такая молодая, красивая, не наркоманка, не пьяница… – Если вколоть сразу два куба…

– Пожалуйста, я очень прошу вас. – Это третий вмешался в разговор, Игорь, третий лишний, который теперь глядел на врачей со смесью надежды и отчаяния. И Даша – как странно! – вдруг разглядела в его глазах то, чего не видела уже очень давно. Ах, этот Крым, и море, и ее волосы, разметавшиеся по его груди… Неужели этого никогда уже не будет? Не с Игорем, нет! Но – не будет с Марио? Или – будет, но по- другому, иначе, без борьбы и надежды, без ссор и примирений, без расставаний и встреч? Ах, разве ж это любовь!..

А мужчина там, по ту сторону кисеи, растерянно держащий в руках портмоне, снова говорил, обращаясь к врачу, послушно взявшему еще раз Дашину руку:

– Если можно хоть что-нибудь сделать… Я могу заплатить, если это нужно, – и повторял снова и снова: – Пожалуйста, я очень прошу вас…

Все они стояли теперь рядом с Дашей: и Марио, и бабушка, и неслышно подошедшая откуда-то мама Лена, и Лариса… И все они молча смотрели на нее, и, казалось ей, каждый глазами заклинал: «Подумай… еще не поздно… ты ничего не потеряешь… мы дождемся тебя…» Не в силах преодолеть себя, она снова повернулась туда, где все ждало ее решения, и ей почудилось, будто занавес из кисейного стал стеклянным: он был уже и прочнее, и прозрачнее, и непреклоннее. Она лучше видела, что творится там, в ее доме, но что-то мешало ей сосредоточиться, решиться, понять, что-то теснило грудь и сжимало сердце. Даша не знала, что это и зовется непобедимым инстинктом жизни, что чувство, которое сейчас маленьким комочком билось в ее груди, было последним, еще оставлявшим ее живой, и что только оно, это чувство, могло помочь ей вернуться.

– Нет, слишком поздно. – Врач зевнул, смутился и виновато принялся объяснять, не глядя на Игоря: – Полное истощение организма; худющая, страшная – вот и не в силах оказалась бороться… Небось модными диетами себя довела до такого состояния или несчастье какое пережила? Если б вы нашли ее пораньше, хотя бы вчера или сегодня утром – может, и можно было бы что-то сделать. А так она пролежала без всякой помощи, видимо, несколько суток… А мы ведь, извините, не волшебники, мы только учимся…

Он развел руками и, кажется, почувствовав всю неуместность своей шутки, еще раз наклонился над телом…

«Вернись!» – зазвенела в ушах у Даши роса, которой она умывалась в детстве в деревне; «Вернись!» – запели птицы и зашуршали осенние кленовые листья под ногами, и ей показалось, что в этом возгласе смешались и голоса людей, которых она когда-то любила, которые стояли теперь позади нее незримой молчаливой стеной. Девушка протянула руки вперед, к своему дому, к тем, кто пытался неуклюже остановить ее, и… остановилась сама. Остановилась, чтобы еще раз посмотреть на Марио. Он кивнул ей, губы его зашевелились еле слышно, и ей стал ясен смысл его слов: «Разлука не будет долгой…»

И она сделала шаг вперед. Коснулась прозрачного занавеса. Снова обернулась – и успела заметить отсвет разочарования в глазах, которые любила. Боль захлестнула ее взрывной волной, раздирая на части. Один только шаг отделял ее от земли. Один только взгляд мог удержать ее от этого шага. И, уловив этот взгляд, она отвернулась от прозрачной глади занавеса, который навсегда упал позади нее.

– Какое странное зеркало, – заметил молодой врач, складывая в чемоданчик инструменты. – Старое, некрасивое, треснувшее… Как оно вообще еще не разлетелось?

– Да-да, уродливая штуковина, такая несовременная, – поддержала разговор сестра. – Оно так не вяжется со всей этой комнатой… Хозяйка молодая, в доме все так красиво, элегантно, а это просто какое-то безобразие! И зачем она его здесь держа…

Легкий хруст прервал ее голос на полуслове. Старое зеркало, словно обидевшись на эти слова, словно переполнившись за последние дни отражениями, вынести которые оказалось не в силах, не выдержало – и лопнуло по самой глубокой трещине, бороздившей его тусклую поверхность. Осколки стекла медленно сползли на пол, легли рядом с Дашей причудливыми непонятными иероглифами и открыли то, что было спрятано за некогда блестящей амальгамой – деревянную пустоту, путь в никуда, вечное безмолвие.

Ни зеркала, ни Даши больше не было в этом мире.