Бона на Вавеле сразу и не поверила, что гонец вернулся только с устным донесением. Велела Паппакоде, а потом более сообразительной Марине расспросить его поподробней. Но гонец выехал из Геранонов всего лишь за день до отъезда Августа, поэтому мог добавить только, что, перед тем как отправиться в Вильну, Радзивиллы устраивали для короля охоту на медведя в Рудникской пуще.

— Охотиться с литовцами? Забыл обо мне… Еще в сентябре гонцов посылал чуть ли не через день.

Санта Мадонна! В первый раз поехал один — и сразу забыл обо всем. Ведь велела ему писать… А он, он… Что там могло случиться?

— Остоя молчит… Нужно послать гонца к Глебовичу. Глебович скажет правду, — советовала Марина.

— А Елизавета? Получала ли она от Августа письма?

— Она? Да он никогда не писал ей.

— О боже! Еще месяц назад я радовалась: «Я значу больше, чем она…» А нынче? Задержи гонца!

Пусть отвезет письмо виленскому воеводе. Я должна знать, где мой сын, что делает, почему не пишет. Пусть хотя бы объяснится, попросит прощенья… Только бы не молчал, этого я не вынесу. Не вынесу и своеволия!

Гонец не лгал, как оказалось: не король, а Глебович на другой же день покинул замок, захватив с собой часть сокровищ Гаштольда; король же еще несколько дней провел в Геранонах, не желая, чтобы прощание с Барбарой происходило на глазах у всевидящего воеводы. Но и Барбара, то ли оскорбленная тем, что ей при подосланном королевой вельможе указали на место, то ли желая угодить братьям, мечтавшим приручить молодого монарха, тотчас же, вслед за Глебовичем, уехала, якобы для того, чтобы попрощаться с соседями. Это была их первая разлука после проведенного вместе месяца, быть может, и короткая, но достаточно долгая для того, чтобы Август затосковал по ее голосу, улыбке, по ее легким воздушным одеждам. Сердитый и недовольный, как всегда, когда ему противоречили, Август зашел в комнату Барбары и долго сидел возле дверей, через которые она пробиралась по ночам в королевскую опочивальню. Выглянув на террасу, вернулся, долго глядел на стоявшие возле ее ложа атласные туфельки. Сколько раз он видел их на ее стройных ножках!

Нагнулся и невольно взял их в руки. И, рассердившись, так сильно сжал в руках, что сломал каблучок, подобно тому как Радзивилл Рыжий ломал оловянные кубки. Потом, разозлившись на себя, на нее, на весь мир, бросил туфельки на ковер и поспешно вышел. Чтобы избавиться от леденящего сердце холода, ему сейчас же, непременно захотелось выпить стакан настойки или подогретого вина! Он вышел в столовые покои, а там, словно бы угадав его мысли, расхаживал Радзивилл Черный. Рукой показал на стол, заставленный всевозможными литовскими яствами — здесь были и окорока, и ветчина, свиные и заячьи паштеты, всевозможные мясные блюда. Радзивилл просил короля отведать знаменитые паштеты из кухни Гаштольда, угощал винами и наливками.

Слуг в комнате не было, и Радзивилл сам прислуживал своему великому князю. Они осушали кубок за кубком, наконец Август, не выдержав, прервал рассказ об охоте вопросом, который давно не давал ему покоя:

— Сестра ваша больно долго не возвращается. Часто она выезжает из дому?

— Вместе с братом поехала проведать соседей. Давних друзей Гаштольда, — объяснил Черный.

— Стало быть, у соседей…

— Прощается с их женами перед отъездом.

— А когда отъезд?

— Сразу же после того, как вы, государь, покинете замок.

— Куда же она намерена поехать?

— В Вильну, в родовое поместье, к матушке, — отвечал Радзивилл и, подняв кубок, добавил — Пью за ваше здоровье, государь.

— За мое? — рассеянно повторил король, словно бы возвращаясь издалека.

— Чтобы исполнились все ваши желания!..

— Ах, если бы! — вздохнул Август и залпом осушил кубок.

Тут Радзивилл немного придвинулся и задал неожиданный вопрос:

— Государь, я рад, что мы наконец-то одни, ибо давно спросить хотел, по вкусу ли вам западные новшества? — И, видя, что Август молчит, добавил: —По душе ли вам иноверцы?

— По душе ли они мне? Право, я не имел, как вы, случая, встретиться с еретиками. Хотя слышал, что их у нас все больше, — отвечал король рассеянно, словно был за тысячу верст от собеседника.

Но Радзивилл не оставлял его в покое.

— А реформаторы у вас в чести? Мне, да и другим вельможам литовским, весьма любопытно было бы знать ваше суждение о последних нововведениях в Литве. Надежны ли ревизоры, что за нашими лучшими землями присматривают? Вашей милости они известны?

— Нет, — отвечал король уже угрюмо. — Это люди моей матери.

— Но вы, государь, должно быть, видели новые ггоместья? Стада, табуны лошадей?

— Разве я мог?! — чуть ли не крикнул он. — Вы ведь уверяли, что повсюду чума.

— И то верно. В Геранонах воздух чистый, здесь можно жить спокойно. Хотя ваш подскарбии жалуется, что припасы подходят к концу. Трудно поверить! Неужто у него нет доступа к королевской казне? Я бы такого распорядителя прогнал! Чего он тут сидит? Пусть отправляется в Вильну! Туда со всей Литвы золото и серебро возами возят. Все это ваше, Королевское.

— Да вы, как я погляжу, надумали играть со мною в прятки. Я же предпочитаю выложить карты на стол. Вы и литовские вельможи полагаете, что я лишь именуюсь королем, да?

— Помилуйте, государь, я никогда бы не посмел… — клялся Черный. — Просто… будучи старше вас летами и немало по белому свету поездив, многое вижу в ином, более ярком свете…

— Слишком ярком, — прервал король.

— Быть может, и так. Но… меня, искреннего поклонника и слугу вашего, огорчает, что на свете существует власть без власти. Трон без опоры верноподданных, преданных людей. Я в отчаянии, что вы, имея поддержку почти всех литовских вельмож, жестоко обиженных королевой, не хотите их помощи… не хотите…

— Чего же? — переспросил король, слушая более внимательно.

— Не хотите у нас, в Литве, править самостоятельно. Август удивился, возможно, притворился удивленным.

— Быть может, вы забыли, что я уже давно коронованный великий князь и государь литовский.

— На бумаге — да. Но тот, кто не вершит суд и не распоряжается казною, никогда не будет настоящим правителем, даже если он восседает на великокняжеском престоле.

— Ну что ж… Я бы мог устроить торжественный въезд в Вильну. Впрочем, нет! — возразил он сам себе. — Даже на это нужно согласие короля.

— Даже на торжественный въезд? — продолжал с деланным изумлением Черный. — Неужто?

Смею заверить, что почести и та истинная преданность, с которой встречают вас все благородные литовцы, уже способны сделать вас, ваше величество, истинным правителем. Ну а потом… Король должен будет признать вашу власть, хотя бы здесь…

— Глебович — опора королевы. Будет чинить препятствия… — подумав, отвечал король.

— Можно выступить с предложением, принять закон… За остальных магнатов я ручаюсь. Ваши начинания найдут у влиятельных людей поддержку. Так же, как у преданных Радзивиллам иноверцев. Их не так уж много, но они крепки верой. Не предадут.

В эту минуту за окном затарахтели колеса. Август вздрогнул.

— Что это? — спросил он.

— Сестра вернулась. Ну как, господин мой, можно перейти к делу? Разговаривать с людьми?

— Весьма осторожно, а то потом сплетен и слухов не оберешься. И в Вильне, и на Вавеле.

Август встал, прервав разговор, выглянул из окна вниз, во двор.

— Какая чудная упряжка! И как великолепно подобраны кони, все карие!

— Одна к одной, — согласился Черный. — Это наши лошади, радзивилловские. Но до ваших