служащих богу против напасти вражеской…

Сразу же после этого при помощи епископов примас опоясал Августа мечом, надел на его палец перстень — символ королевского сана, наконец, глядя на корону, вознесенную над головой мальчика епископами, произнес следующие слова:

— Прими корону королевства — славу и могущество твоего царствования.

Затем коронованному Августу вложили в правую руку скипетр с наставлением:

— Прими сей скипетр — знак могущества и справедливости, дабы возлюбил ты истину и возненавидел неправедность.

Как только в левую руку король принял золотую державу с крестом, от алтаря донеслись слова последнего благословения.

Бона с гордостью взирала, как епископы при пении хора провожают ее сына-помазанника к трону и садятся по обеим его сторонам. Она снова услышала волнующее „Те Deum“, и при медном гласе королевского колокола всю святыню сотрясали ликующие возгласы:

— Виват король! Виват!

Она должна была признать, что это пышное, великолепное торжество было совсем не похоже на то, что осталось у нее в памяти. Никто не подавал королеве меча, не накидывал мантии на плечи, от алтаря к трону ее провожали не епископы, а светские вельможи. И тогда, много лет тому назад, никто не кричал, как сейчас: „Мы рады! Рады! Рады!“, словно бы шляхта и магнаты заранее знали, что уже через десять лет правления на троне они вовсе не будут ей рады. Она должна узнать у маршала Вольского, почему не было ее миропомазания? Почему не потребовали от нее присяги на верность?

Между тем колокольный звон не утихал, толпа ликовала, Бона улыбалась, глядя, как радуется и улыбается Сигизмунд. На сей раз оба они согласно настояли на своем: дали королевству Обоих Народов законного наследника, коронованного властелина, и могли быть уверены, что после них, без каких-либо споров и борьбы, господином и королем на Вавеле будет не кто иной, как Сигизмунд Август, их первородный сын, Ягеллон.

Уже под конец коронационного пиршества, когда в общем гуле не слышно было слов соседа, гетман Тарновский, совершенно трезвый, говорил Шидловецкому:

— Да она насмехается над нами! Провела, как простаков. Италийский дракон снова торжествует.

— При дворе Габсбургов переполох, — признал канцлер. — И герцог Альбрехт не скрывает разочарования. Как это так? Август уже коронованный король?

— А главные виновники кто? Кмита и Мендзылеский! Примас Лаский тоже хорош. Сам осуждал, но ни словечка против не вымолвил и в конце концов в присутствии милостью божьей царствующего еще Сигизмунда Старого миропомазал и короновал десятилетнего отрока.

— Как вы сказали… как? Старого? Впервые слышу. Даже как-то странно. Сигизмунд Старый… А впрочем, верно, старый. Мой ровесник.

— Я не хотел обидеть… — смутился Тарновский.

— Не время для учтивых слов. Значит, Старый. Однако наш противник, примас Лаский, еще старше. По крайней мере лет на десять.

— Вы полагаете?..

— Полагаю, еще не все потеряно, хотя на сей раз виктория на стороне италийского дракона. Еще не начались заседания коронационного сейма. А на нем король и опекун королевича должны поручиться, что по достижении зрелых лет Август подтвердит все прежние шляхетские права.

— Поручителей должно быть не менее двух?

— Не обязательно. Но если б их было двое, вторым мог бы быть…. герцог Альбрехт Прусский.

Ленник, сенатор, ближайший родственник избранника, а может, и будущий регент?

— Он приехал на коронацию, — заметил гетман, — но не скрывает обиды. Будучи ленником, он имел право на ближайшее место возле короля. Меж тем для него неожиданность и выборы в Петрокове, и коронация отрока.

— Ежели будет поручителем, может сыграть при юном властелине такую же роль, как и его брат Георг при Людвике. Роль воспитателя. Наставника. Советника…

— Это взбесит Бону и обрадует скорее Гогенцоллернов, нежели шляхту.

— Полагаю также, — продолжал, подумав немного, Шидловецкий, — что коронационный сейм мог бы принять и новые соглашения. И именно теперь, сразу же. Послы так возмущены, что наверняка проголосуют за все, что им ни подсунут, лишь бы насолить королеве.

— Соглашения, говорите, а какие, к примеру?

— О запрете нарушения прав. На будущее. Царица-мать небесная! — сокрушался канцлер. — Выборы при живом государе! Но чтоб в первый и последний раз! Такое повториться не может.

Отныне элекционный сейм — только после смерти монарха.

— Вы мыслите, это успокоит сенаторов? И послов? — усомнился Тарновский.

— Стоит, однако, выразить неудовольствие самоуправством королевы. Ну, а если она родит еще одного сына? Вырастит, а потом также возведет на трон?

— Так же, как и Августа? — удивился гетман.

— А почему бы и нет? И тогда ее правлению не будет конца. Нет, нет! Выборы только после смерти государя, — завершил свои выводы уже совсем тихо канцлер, хотя никто его и не подслушивал.

— Такое соглашение было бы бальзамом на раны, — заметил Тарновский.

— Кровоточащие, милостивый гетман. И весьма…

Но, поскольку снова послышались виваты, он также поднял свой бокал.

Однако же и сама королева была чем-то раздосадована и сразу же после концерта и танцев, завершивших торжество коронации, велела просить в свою залу Сигизмунда Августа. Он вошел в сопровождении маршала Вольского и канцлера королевы Алифио, в пурпурной мантии, с короной на голове, похожий на маленького божка. А поскольку хорошо еще слышен был разносившийся по всему Кракову громкий колокольный звон, Бона сказала:

— Звонят колокола. Ты слышишь? С нынешнего утра все переменилось. Ты теперь король, помазанник. Заглядывать к сестрицам в покои, в девичью да играть с пажами тебе теперь не пристало. Ты понимаешь?

Он ответил серьезно, с большим достоинством:

— Да. У меня есть великокняжеский колпак, корона, меч и скипетр. И я буду, как отец, как король, восседать на троне?

Бона заколебалась, не сразу ответив на столь трудный вопрос.

— Ты должен брать пример с государя, следовать его осанке, манере кланяться, его королевским жестам…

— И держать совет с гетманом? Ходить в походы?

— Нет! Еще не время.

— Учиться управлять? У канцлера Шидловецкого? Томицкого?

Она почувствовала невольное раздражение.

— Нет! И еще раз нет! С чего это пришло тебе в голову? Неожиданно он выпрямился, высоко подняв голову.

— Я — король!

— Ты еще никто, понимаешь? — вспыхнула Бона. — Ты маленький мальчик. Понимаешь?

ВатЫпо! ВатЫпо!

Он скривился, нахмурив лоб.

— Все должно было измениться. А между тем…

Бона не смогла удержаться от охватившего ее гнева.

— Не гримасничай! Терпеть этого не могу! Будущему королю надлежит еще долгая эдукация. Ею займется маршал Вольский и мой соотечественник Секулюс. Да еще… Турниры, псарня и охота… — добавила она мягче.

— А лошади? — спросил Август оживившись, глаза у него заблестели.

— Лошади, да! Только смотри! Иногда они могут сбросить седока, могут и понести… А ты — единственный наследник трона.