— Я порю чушь? Ну-ка, где у вас радио? Вряд ли Лагос объявит на весь мир, что британский премьер прибыл на расправу с нами, зато эти придурки в Кадуне уж наверняка скажут.

Вышла Малышка в стареньком, поношенном платье.

— Здравствуйте, дядя Джулиус.

— Малышка-мышка! Как твой кашель? Проходит? — Чудо-Джулиус окунул палец в пальмовое вино и дал Малышке лизнуть. — Вот лучшее средство от кашля.

Малышка с довольным видом облизала губы.

— Джулиус! — возмутилась Оланна.

Чудо-Джулиус широко взмахнул рукой:

— Вино — великая сила!

— Иди к нам, Малышка, посиди со мной, — позвала Оланна, посадила девочку на колени, обняла. Какая радость, что Малышка меньше кашляет и хоть что — то ест.

Оденигбо достал из-под скамейки приемник. Резкий звук нарушил тишину, и Оланна сперва решила, что это помехи, но тут же поняла: воздушная тревога. Кто-то неподалеку крикнул: «Вражеский самолет!» Чудо-Джулиус скомандовал: «В убежище!» — и спрыгнул с веранды, опрокинув канистру с вином. Соседи бежали, кричали, но Оланна не разбирала слов — в голове гудел сигнал тревоги. Она поскользнулась в луже вина, ушибла колено. Оденигбо помог ей встать, схватил на руки Малышку и бросился в укрытие. С неба дождем посыпались пули, когда Оденигбо придерживал железный лист у входа в бункер и все забирались внутрь. Оденигбо спустился последним. Угву прилетел прямо из кухни, с ложкой, измазанной супом.

Прогремел первый взрыв. За ним — еще и еще, ближе, громче, содрогнулась земля. Плакали дети, женщины молились в голос. Оланне казалось, что мочевой пузырь у нее вот-вот лопнет и исторгнет не мочу, а смесь молитв, что она шептала. К ней вплотную стояла женщина с ребенком на руках, мальчиком младше Малышки. В полутьме бункера Оланна различила на теле малыша белые струпья: стригущий лишай. Новый взрыв сотряс землю. И вдруг все смолкло. Воздух был так тих, что, когда выбирались из бункера, слышны были крики птиц вдалеке. Пахло гарью.

— Молодцы наши зенитчики! — воскликнул кто-то.

— «Биафра победит!» — запел Чудо-Джулиус, и вскоре вся улица подхватила:

Оланна смотрела на Оденигбо, захваченного песней, и тоже попыталась подпевать, но слова не шли с языка. Болело ушибленное колено. Взяв за руку Малышку, Оланна медленно пошла в дом.

Вечером, когда Оланна купала Малышку, вновь прозвучал сигнал тревоги. Выхватив голенькую девочку из ванны, Оланна побежала на улицу. Мокрая Малышка чуть не выскользнула у нее из рук. Отовсюду несся рев самолетов и треск зениток, и зубы у Оланны выбивали дробь. Она нырнула в бункер.

— Где Оденигбо? — хватилась она чуть погодя и вцепилась в руку Угву: — Где твой хозяин?

— Где-то здесь, мэм. — Угву крутил головой.

— Оденигбо! — крикнула Оланна.

Он не отозвался. Оланна не помнила, чтобы он заходил в бункер, — значит, до сих пор где-то снаружи. От мощного взрыва у нее заложило ухо, казалось, мозг вытечет, если наклонить голову набок. Оланна протискивалась к выходу из бункера. Угву окликал ее, женщина из соседнего дома звала: «Вернитесь! Еbе ка I na-eje, вы куда?»

Не обращая на них внимания, Оланна выбралась из бункера и от слепящего солнечного света едва не лишилась чувств. Сердце у нее колотилось, но она бежала и звала Оденигбо, пока не увидела его склонившимся над распростертым на земле человеком. Она смотрела на Оденигбо — волосатая грудь, небритый подбородок, рваные шлепанцы, — и от внезапной мысли о хрупкости всего живого, о том, что и он может умереть, к горлу подступил комок, сердце сжалось. Всхлипнув, Оланна прильнула к нему. Соседний дом был объят пожаром.

— Нкем, ничего страшного, — пробормотал Оденигбо. — Его задело, но рана, похоже, неглубокая. — Отстранив Оланну, он опять склонился над раненым, которому перевязывал руку своей рубашкой.

Утром небо было похоже на море в штиль. Оланна заявила, что не пойдет на работу и Оденигбо не отпустит: надо на весь день спрятаться в бункере.

Оденигбо рассмеялся.

— Глупости.

— Все равно никто не приведет детей в школу.

— И чем ты будешь заниматься? — поинтересовался Оденигбо ровным тоном; так же спокойно он храпел всю ночь, пока Оланна лежала без сна, в поту, и ей слышались взрывы бомб.

— Не знаю.

Оденигбо чмокнул ее.

— В случае тревоги беги в убежище и ничего не бойся. Возможно, я немного задержусь, если поеду с агитбригадой в Мбайсе.

Сначала его беспечность разозлила Оланну, но потом, наоборот, успокоила. Она верила его словам, но лишь пока он был рядом. Как только дверь за ним закрылась, Оланна почувствовала себя совершенно беззащитной. Она не стала принимать ванну, не решалась выйти в уборную, ни разу не присела, боясь задремать и не услышать сирену. Она пила воду, чашку за чашкой, уже раздуло живот, а во рту по- прежнему было сухо.

— Мы идем на весь день в бункер, — сказала Оланна Угву.

— В бункер, мэм?

— Ты слышал.

— Нельзя весь день просидеть в бункере, мэм.

— Я сказала, будем сидеть в бункере.

Угву пожал плечами:

— Да, мэм. Взять с собой еду для Малышки?

Оланна не ответила. Она залепила бы ему по физиономии при малейшем намеке на ухмылку. Впрочем, и по глазам видно, что его разбирает смех: надо же — взять тарелку с Малышкиной кашей и заползти на весь день в сырую яму!

— Собирай Малышку, — велела Оланна и включила радио.

— Да, мэм, — отозвался Угву. — О nwere igwu.[80] Я сегодня нашел яйца у нее в волосах. Яйца вшей. Но всего два.

— Вши? Какие вши? Откуда у Малышки вши? Я ее держу в чистоте. Малышка! Малышка! — Оланна притянула девочку к себе и начала расплетать косички. — От соседских детей набралась, от грязнуль, с которыми играешь! — У Оланны тряслись руки, она нечаянно дернула прядку, и Малышка заплакала. — Стой тихо! — шикнула Оланна.

Малышка вывернулась, подбежала к Угву и встала с ним рядом, глядя на Оланну исподлобья, как на чужую. Их молчание разорвал гимн Биафры по радио: