дожидалась миссис Муокелу. Дома Малышка съела все, оставив на тарелке только жир, и Оланна диву давалась, как не противен ребенку пластмассовый вкус сухого желтка.

Когда Оланна снова пришла в центр помощи, Окоромаду у ворот разговаривал с людьми. Некоторые из женщин держали под мышками свернутые циновки; они провели ночь у школы.

— Сегодня ничего нет. Грузовик, который вез нам продукты из Авомамы, ограбили по дороге, — говорил Окоромаду. Таким сдержанным тоном политические деятели обращаются к своим сторонникам. Окоромаду знал, что от него зависит жизнь людей, и явно наслаждался властью. — У нас вооруженная охрана, но грабят нас солдаты. Перекрывают дороги и обчищают грузовики, даже бьют водителей. Приходите в понедельник — может быть, мы откроемся.

К Окоромаду подскочила женщина и сунула ему в руки младенца:

— Тогда забирайте моего сына! Кормите, пока не откроетесь! — И двинулась прочь.

— Вернись, женщина! — Окоромаду держал ребенка на вытянутых руках, подальше от себя. Малыш был худенький, кожа да кости, и вопил во все горло.

Остальные женщины накинулись на мать: «Родное дитя бросаешь? Побойся Бога!» — но не кто- нибудь, а миссис Муокелу подбежала к Окоромаду, забрала малыша и отдала матери.

— Берите ребенка, — сказала она. — Он не виноват, что продуктов сегодня нет.

Толпа разошлась. Оланна и миссис Муокелу тоже медленно пошли прочь.

— Неизвестно, вправду ли солдаты ограбили грузовик, — говорила миссис Муокелу. — Откуда нам знать, сколько эти самые инспекторы припрятали? Соли здесь никогда не дают — вся идет на продажу.

Вспомнив, как миссис Муокелу вернула матери младенца, Оланна сказала:

— Вы мне напоминаете мою сестру.

— Чем?

— Она очень сильная. Ничего не боится.

— На фотографии, что вы мне показывали, она курит. Как проститутка.

Оланна, застыв на месте, уставилась на миссис Муокелу.

— Я не говорю, что она проститутка. Я просто хочу сказать, что курить нехорошо, потому что курят проститутки.

Оланне показалось, что щетина на подбородке и руках у миссис Муокелу злобно топорщится. Оланна молча прибавила шагу, обогнала миссис Муокелу и даже не простилась с ней у поворота на свою улицу. Малышка ждала ее на крыльце рядом с Угву.

— Мама Ола!

Оланна обняла девочку, пригладила ей волосы. Малышка держала ее за руку, заглядывала в глаза.

— Ты принесла желток, мама Ола?

— Нет, детка. Но скоро принесу, — пообещала Оланна.

— Здравствуйте, мэм. Ничего нет? — спросил Угву.

— Не видишь разве, корзина пустая? — огрызнулась Оланна. — Ты что, ослеп?

В понедельник Оланна отправилась в центр помощи одна. Миссис Муокелу не зашла за ней с утра, не увидела ее Оланна и среди толпы. Ворота оказались на замке, во дворе — ни души, и Оланна прождала час, пока люди не начали расходиться. Во вторник ворота были заперты. В среду на них повесили новый замок. Только в субботу ворота открылись, и Оланна сама удивилась, до чего легко она влилась в толпу, как проворно переходила из очереди в очередь, увертывалась от свистевших в воздухе палок охраны, толкалась в ответ на тычки. Оланна собиралась домой с мешочками кукурузной муки, сухого желтка и двумя вялеными рыбинами, когда появился Окоромаду.

Он помахал ей и окликнул:

— Nwanyi оmа! Красавица!

Окоромаду до сих пор не знал ее имени. Он подошел, положил ей в корзину банку говяжьей солонины и убежал, будто и не сделал ничего. При виде длинной красной жестянки Оланна чуть не рассмеялась от нечаянной радости. Она достала банку, оглядела со всех сторон, провела рукой по прохладному металлу, а когда подняла взгляд, на нее в упор смотрел контуженный солдат. Оланна спрятала жестянку в корзину, прикрыла сверху сумкой, довольная, что миссис Муокелу нет рядом и не надо с ней делиться. Дома она попросит Угву приготовить мясное рагу, но часть мяса прибережет на бутерброды, и они с Оденигбо и Малышкой устроят настоящее чаепитие по-английски.

Контуженный солдат вышел следом за ней из ворот. На пыльной дороге, что вела к шоссе, Оланна ускорила шаг, но ее обступили сразу пятеро таких же, все в изодранной военной форме. Все тыкали пальцами в ее корзину, бормотали что-то бессвязное, Оланна разбирала лишь отдельные слова: «Женщина!», «Сестрица!», «Дай!» «Мы умирать голодный смерть!»

Оланна крепче сжала корзину. Еще чуть-чуть — и она разревелась бы от страха и бессилия.

— Прочь отсюда! А ну убирайтесь!

Не ожидав такого отпора, солдаты на миг притихли, но тут же двинулись на нее все разом, точно ведомые внутренним голосом. Они подступали все ближе. Они были способны на все, что-то преступное, беззаконное чувствовалось в них и их оглушенных взрывами мозгах. Страх пополам с яростью придал Оланне сил, она представила, как бросается на них, душит, убивает. Говяжью солонину она никому не отдаст. Никому. Она отступила на пару шагов. И вдруг — все произошло так быстро, что Оланна не сразу поняла, что случилось, — солдат в синем берете рванул у нее из руки корзину, выхватил банку мяса и бросился наутек. Остальные за ним. Лишь один застыл на месте, разинув рот глядя на Оланну, но вскоре тоже пустился бежать, но не вдогонку за всеми, а в противоположную сторону. Корзина осталась на земле. Оланна зарыдала беззвучно, в бессильном отчаянии. Говяжья солонина и не принадлежала ей по праву. Она подняла корзину, стряхнула песок с мешочка кукурузной муки и поплелась домой.

Оланна и миссис Муокелу почти две недели избегали друг друга в школе, и потому Оланна удивилась, вернувшись однажды домой и застав на крыльце миссис Муокелу с ведерком серой древесной золы.

Миссис Муокелу встала:

— Я пришла научить вас делать мыло. Знаете, как оно вздорожало?

Оланна помолчала, глядя на ветхую хлопчатобумажную блузу с сердитым лицом Его Превосходительства. Своим добровольным уроком миссис Муокелу явно пыталась загладить вину. Взяв ведерко с золой, Оланна провела миссис Муокелу на задний двор и, когда та рассказала и показала, как делать мыло, припрятала ведерко возле груды бетонных плит.

Оденигбо, услышав рассказ Оланны, только головой покачал. Они сидели под тростниковой крышей веранды, на деревянной скамейке у стены.

— Бессмысленная затея. Ну какой из тебя мыловар?

— Думаешь, не смогу?

— Лучше бы она извинилась перед тобой.

— Вообще-то я тоже хороша, слишком близко к сердцу приняла. Потому что Кайнене оскорбили. — Оланна заерзала на скамейке. — Не знаю, дошли ли до Кайнене мои письма.

Оденигбо ничего не сказал, просто молча взял ее за руку; Оланне было приятно, что они понимают друг друга без слов.

— А грудь у миссис Муокелу тоже волосатая? — поинтересовался Оденигбо. — Ты не в курсе?

То ли он сам не выдержал, то ли Оланна прыснула первой, но оба зашлись хохотом, чуть не упали со скамейки. Потом их от каждого пустяка разбирал смех. Оденигбо заметил, что на небе ни облачка, Оланна добавила: отличная погодка для бомбардировщиков — и оба расхохотались. С ними поздоровался соседский мальчонка в дырявых шортах, обветренная попка наружу, — ответив на приветствие, они загоготали еще пуще. Чудо-Джулиус застал их на скамейке, рука в руке, с влажными от смеха глазами. Его расшитый блестками китель сверкал на солнце.

— Я вас угощу самым лучшим пальмовым вином в муахии! Пусть Угву принесет бокалы. — Чудо- Джулиус поставил на стол небольшую канистру. Весь он, броском наряде, излучал радостную уверенность, будто ему все нипочем. Когда Угву принес бокалы, он сказал: — Слышали, что в Лагос пожаловал сам Гарольд Вильсон? А с ним — британская армия, нас добивать. Говорят, он прихватил два батальона.

— Садись, дружище, и брось пороть чушь, — сказал Оденигбо.

Чудо-Джулиус хохотнул и шумно глотнул вина.