Они дослушали гимн до конца.

— Выведи Малышку на веранду и будь начеку, — устало попросила Оланна.

— В бункер не идем? — уточнил Угву.

— Просто выведи ее на веранду.

— Да, мэм.

Оланна крутила ручку настройки. Жаль, рано еще — не настал час сводок с фронта, огневых речей о мощи Биафры, нужных Оланне как воздух. По Би-би-си передавали военные новости: посланцы от римского Папы, от Организации африканского единства, от Содружества прибывали в Нигерию с предложением мира. Оланна слушала рассеянно и выключила, услыхав, что Угву с кем-то разговаривает. Она поспешила на улицу посмотреть, кто пришел. Миссис Муокелу стояла за спиной Малышки и заплетала ей косички, которые распустила Оланна. Волосы у нее на руках лоснились, словно их хорошенько намазали пальмовым маслом.

— Вы тоже не пошли в школу? — спросила Оланна.

— Я знала, что родители не пустят детей на занятия.

— Ну конечно, кто же пустит? Нас бомбят без остановки!

— А все из-за приезда Гарольда Вильсона, — фыркнула миссис Муокелу. — Хотят его поразить, чтобы он привел сюда всю британскую армию.

— Чудо-Джулиус то же говорит, но быть такого не может!

— Быть не может? — Миссис Муокелу улыбнулась, как будто Оланна ляпнула несусветную глупость. — А кстати, насчет этого Чудо-Джулиуса, — вы знаете, что он продает фальшивые пропуска?

— Он армейский интендант.

— Может, он и поставляет армии всякую мелочевку, но еще и торгует поддельными пропусками. Брат у него большой начальник, и они заодно. Из-за таких всякая шушера и бегает с пропусками. — Миссис Муокелу заплела очередную косичку, погладила Малышку по голове. — Его брат — преступник. Говорят, он всем своим родственникам-мужчинам сделал отсрочки от армии. А знали бы вы, что он вытворяет с молоденькими девушками, которые ищут богатых покровителей! Заводит в спальню сразу по пять! Таких мерзавцев, как он, надо расстрелять, когда Биафра победит!

Оланна подскочила.

— Это самолет? Самолет?

— Kwa, откуда? — засмеялась миссис Муокелу. — Дверь у соседей скрипнула, а вы уж сразу — самолет.

Оланна опустилась на пол веранды и вытянула ноги. Страх отнял у нее все силы.

— Слыхали, что наши сбили их бомбардировщик под Икот-Экпене? — продолжала миссис Муокелу. — сбил не кто-нибудь, а мирный житель, охотничьим ружьем! Видать, нигерийцы такие безмозглые, что всякий, кто с ними свяжется, тоже теряет разум. Россия с Британией дали им самолеты, а эти олухи даже летать на них не умеют, вот и приглашают белых летчиков, но и те в цель не попадают. Ха! Половина их бомб вообще не взрывается!

— Зато другой половины хватит, чтобы всех нас перебить, — вздохнула Оланна.

Миссис Муокелу пропустила ее слова мимо ушей.

— Говорят, перед нашими минами-огбунигве они от страха дрожат! В Афикпо одна такая мина убила несколько сот человек, целый нигерийский батальон разбежался в ужасе. Ничего подобного они прежде не видали. Нам еще есть чем их удивить! — Миссис Муокелу усмехнулась, покачала головой, дернула половинку пластмассового солнца на шее. — Говон послал их бомбить рынок Авгу после полудня, когда торговля в разгаре. Он запретил Красному Кресту присылать нам продукты, запретил kpam-kpam,[81] чтобы уморить нас голодом. Да только ничего у него не выйдет. Если бы к нам, как к Нигерии, само шло в руки оружие и самолеты, война давным-давно кончилась бы и все вернулись в родные дома. Но мы все равно победим! Разве Бог спит? Нет!

Взвыла сирена. Оланна так давно ждала сигнала тревоги, что вздрогнула еще до того, как услышала. Она кинулась к Малышке, но Угву уже схватил девочку на руки и помчался к бункеру. Рев самолетов показался Оланне далеким громом, а за ним раздались зенитные очереди. Забираясь в убежище, Оланна подняла голову. Бомбардировщики ястребами неслись над землей, низко-низко, в клубах сизого дыма.

Когда покидали убежище, кто-то крикнул:

— Бомбили начальную школу!

— Нашу школу разбомбили, варвары, — сказала миссис Муокелу.

— Гляньте-ка, еще один бомбардировщик! — Соседский парень со смехом показал на грифа в небе.

Оланна и миссис Муокелу вместе со всеми поспешили к начальной школе Аквакумы. Навстречу им двое мужчин несли обугленный труп. Дорогу к школе разворотила воронка от бомбы, такая огромная, что в нее мог провалиться и грузовик. Крыша учебного корпуса превратилась в груду бревен, железа, мусора; и свой кабинет Оланна не узнала. Все окна в здании выбило взрывом, на школьном дворе, где дети всегда возились в песке, кусок шрапнели оставил в земле изящный след. Помогая выносить немногие уцелевшие стулья, Оланна не переставала удивляться, что смертоносный металл может выписывать на земле такие красивые завитки.

На следующее утро тревогу не объявляли. Оланна разводила кукурузную муку для Малышкиной каши, когда внезапно раздался гул бомбардировщиков — и она похолодела. Пришла чья-то смерть. Возможно, сегодня все они умрут. Смерть казалась единственной реальностью, пока Оланна сидела в убежище, сжавшись в комок, растирала землю в пальцах и ждала, когда бункер взлетит на воздух. Взрывы звучали все ближе и громче, земля дрожала. Оланна ничего не чувствовала, словно душа отделилась от тела. Прогремел еще взрыв, снова содрогнулась земля, захихикал кто-то из голых малышей, поймав сверчка. Взрывы смолкли, народ вокруг зашевелился. Если бы она умерла, а вместе с ней Оденигбо, Малышка, Угву, в бункере все так же пахло бы свежей землей, как на вспаханном поле, и так же всходило бы солнце, и прыгали бы сверчки. Война продолжалась бы, но уже без них. Мысль о собственном ничтожестве заставила позабыть о страхе, привела Оланну в бешенство. Ну уж нет, она не жалкая песчинка. Пока Биафра не победила, нельзя существовать в ожидании смерти, нельзя позволять вандалам диктовать условия твоей жизни.

Оланна первой выбралась из бункера. Рядом с мертвым ребенком каталась по земле женщина. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?» — рыдала она. Несколько женщин поставили ее на ноги. «Тише, хватит плакать, — говорили они. — Подумай о других своих детях!»

Оланна пошла на задний двор, достала ведерко с золой и начала просеивать. Разводя огонь, она закашлялась — от дыма щипало в носу.

Угву наблюдал за ней.

— Давайте я сам, мэм.

— Не надо. — Оланна высыпала золу в таз с холодной водой и размешала с такой силой, что облила ноги. Поставила таз на огонь. Угву молча ушел в дом — наверняка почувствовал ярость, что кипела в ней. Женщина на улице уже охрипла от плача. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?» — повторяла она. Оланна добавила в остывшую смесь пальмового масла и мешала, мешала, покуда руки не онемели от усталости. Все доставляло ей удовольствие: и струйки пота под мышками, и сила в каждом ударе сердца, и пахучее пенящееся месиво, которое у нее получилось. Она сделала мыло.

На другое утро по дороге в школу Оланна не стала перебегать площадь. Осторожность — признак слабости и безверия. Она шла твердой поступью, то и дело вскидывая голову и выискивая в ясном небе бомбардировщики, — покажись они только, она зашвыряет их камнями, осыплет проклятиями. На уроки пришло не больше четверти класса. Ребята сидели на струганых досках, и неяркое утреннее солнце светило в комнату, лишенную крыши. Оланна, развернув полотняный флаг Биафры, который взяла у Оденигбо, объяснила смысл символов. Красный цвет — это кровь наших братьев и сестер, убитых на Севере, черный — скорбь по ним, зеленый — грядущее процветание Биафры и, наконец, половина желтого солнца —