— В чем дело, Бахтияр? Что, персы близко?

— Слишком близко, мой царевич.

Спаргапис рывком вскочил с постели и стал торопливо надевать паннарь.

— Скорей, царевич! Нам надо уходить!— торопил Бахтияр.

— Как уходить? Мы встретим персов в акинаки!

— Весь лагерь мертвецки пьян. Персы, наверное, подсыпали зелья. Это ловушка, царевич!

— Но твои 'бешеные'? Они задержат персов!.. Я плетьми заставлю подняться воинов!

— Я увел 'бешеных'. Дорога на лагерь открыта.

— Постой!.. Ты шутишь?

— Скорее, царевич: я хочу спасти тебя! Я для этого сам навязался под начало ненавистного Рустама.

— Ты что? Нет, я не верю. Ты предал саков9 Отца?

— Твой отец — я!

— Как ты смеешь, подлый раб? Я отрежу твой язык!

— Да, мой царевич, твой отец я. Я! Я! Я не могу больше выносить, не могу слышать, как ты называешь отцом этого проклятого Рустама! Меня предпочла ему твоя мать, и пора убрать его. Он мешает нам: тебе, мне, Томирис. Теперь он погиб, и его гибель дело моих рук. О сладкий миг мести! Я погубил его ради тебя, мой царевич. Нет, не царевич, царь! Мой сын Спаргапис — царь массагетов! Мы заключим мир с Киром. Этот дурак Рустам дал тебе фамильный знак царей тиграхаудов, хорошо! Мы свергнем Зогака, и ты станешь царем саков. Царем царей Сакистана. Ооо-о-о, мой сын!— Бахтияр бы как в бреду, голос его то звенел, то падал до зловещего шепота.

Спаргаписа трясло Тяжело дыша, он подошел вплотную к Бахтияру.

— Нет, ты сошел с ума, негодяй!

— Царевич!—вскричал Бахтияр.

— Такими словами не лгут. Теперь я припоминаю ухмылки и намеки..Ты смертельно ужалил меня, подлая тварь. Единственное и самое нестерпимое желание мое — убить тебя! Но, хотя во мне и течет твоя поганая кровь, я не уподоблюсь тебе и не совершу отцеубийства. Но верю, что жестокая кара и возмездие постигнут тебя, а я не буду марать свой меч. Убирайся прочь!— с этими словами Спаргапис плюнул в лицо Бахтияру и бросил:— Я иду умереть рядом с моим настоящим отцом, да падет моя кровь на твою голову

Спаргапис ушел, а Бахтияр смотрел ему вслед, не вытирая с лица плевка, и слезы катились из его глаз.

Затем он вышел из шатра, прыжком вскочил на коня и злобно ударил его плетью.

Спаргапис с трудом растормошил Рустама.

— Отец!— кричал он ему в ухо.— Персы близко! Уже слышен топот их коней!

— Тебе показалось, Бахтияр их задержит,— пробормотал Рустам, с трудом продирая глаза.

В шатер вбежал Фарнак.

— Мой царь, персы идут!

— Где Бахтияр? Где Рохбор? Как это случилось? Поднять воинов!

— Бесполезно, царь! Воины мертвецки пьяны. Их не поднять.

— Отец, Бахтияр подлец и предатель. Он увел 'бешеных', открыв дорогу персам. Он обрек тебя на гибель!

Рустам мгновенно понял все.

— Сын мой, персы не замкнули еще кольцо. Спасайся! Мать не переживет твоей смерти, Фарнак, ты поедешь с царевичем. Храни его как зеницу ока.

— Не старайся, отец. Я узнал все, и после этого жизнь для меня невыносима. Я ненавижу его, я ненавижу себя, я ненавижу свою... мать! Отец, позволь мне так тебя называть, это ты должен спастись. Уходи и отомсти Бахтияру?

— Рустам, сын Канада, никогда не бежал от врага, оставляя на произвол судьбы своих воинов я спасая свою шкуру. Я вождь н должен разделить участь моих воинов. Я не уговари ваю тебя, у тебя характер матери. Знай, мой сын, ты неправ, обвиняя свою мать. Гордись ею, как горжусь ею и я. Если я умру, то моя последняя мысль будет о ней, твоей матери, самой необыкновенной женщине, которую я знал. Удар, который ты ей нанесешь, трудно будет вынести. Бедная Томирис! Фарнак!

— Ты что, царь? — Фарнак даже побледнел от обиды. — Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя?

— Фарнак! — голос Рустама зазвучал твердо.—Ты видишь: гибнет царевич, гибнет войско. Предательство должно быть наказано. Только тебе я доверяю и завещаю месть. Во имя молока твоей матери, вскормившей нас с тобой, молю, прошу и приказываю — уходи!

Фарнак сквозь слезы кивнул, обнял Рустама и крепко втянул в себя воздух, вдыхая запах молочного брата. Затем обнял Сааргаписа и вышел.

Бешеный топот копыт известил Рустама и Спаргаписа, что Фарнак полетел к царице на крыльях ненависти.

Рустам и Спаргапис выбежали наружу. Пинками, криками и плетьми пытались они поднять воинов, но поднялись лишь одиночки, остальные лежали на земле, бесчувственные ко всему...

Персы налетели как вихрь. Началось избиение саков. Лишь в самом центре лагеря встретили они отпор.

Горсточка массагетов, сгрудившись возле Рустама, встретила врага в акинаки. Эта жалкая кучка, яростно сопротивляясь, быстро таяла, подобно комку снега в теплый весенний день, от персидских стрел, пращей и клинков. Опрокинулся навзничь, хрипя и пытаясь выдернуть стрелу из горла, Ари-фари. Откатилась отделенная мечом от тела голова Сюника. Повис на копье проткнутый Азарпис. Наконец рухнул, пораженный в голову к§мяем, пущенным из пращи, Спзргапнс. Он забыл надеть шлем, белокурые волосы обагрились кровью.

Остался один Рустам. Он давно отбросил щит и, держа в обеих руках акинаки, без устали разил персе». Каждый удар сак-ского богатыря бы смертельным.

Трупы вражеских воинов грудами лежали вокруг героя. Огромный, могучий, (ж казался неуязвимым для мечей, и персы пустили вперед копьеносцев. Но Рустам акинаком в левой руке рубил копья, а правой продолжал вершить свое страшное дело: сносил головы и разваливал тела вражеских сарбазов до пояса.

Персы, пораженные необыкновенной силой Рустама, стали драться осторожно, при малейшей опасности отскакивая назад. Рустаму же идти на «их мешали трупы.

По команде Гобрия, наблюдавшего за этим удивительным сражением, загудели трубы, персы разбежались, и Рустам увидел шеренгу лучников, целившихся в него.

Рустам вонял, что это конец. Выпрямился во весь свой гигантский рост и расправил плечи.

Лучники враз спустили тетивы, и стрелы впились в грудь, шею и лицо богатыря. Он долго стоял, весь утыканный стрелами, вызывая ужас и удивление врагов, затем зашатался, рухнул на колени и повалился на бок.

Персы даже к мертвому Рустаму подходили с опаской и цокали языками, пораженные его мужеством, силой и отвагой.

Спаргапис очнулся и долго не мог сообразить, где он находится. Наконец понял — в шатре. Чей шатер? Он взглянул на руки и все понял — оковы. Сильно болела голова, ныло все тело. Во рту было сухо. 'Значит, я в плену. Что с отцом? С войском? Как пить хочется! Если все погибли, почему жив я? Нас было мало... мы сражались... помню, отец стоял чуть впереди и старался прикрыть меня... дальше не помню...'

Время тянулось мучительно долго. И вдруг яркая, как вспышка молнии, догадка осенила Спаргаписа: 'Я заложник. Мной царь персов хочет связать мою мать по рукам и по ногам. Какая жалкая и позорная участь! Я сын подлого предателя. Раб персидского царя и заложник — предмет торговли кровного врага с моей матерью. О, боги! За что вы так караете меня? Почему я не погиб на поле битвы? О, боги, проявите милосердие и пошлите мне смерть!' В отчаянии Спаргапис катался земле и бился головой.