спуститься земляку. У приемника, грохочущего музыкой, прошептал на ухо Лисовскому:

 — Подлавливают, за дураков принимают.

   Костя предостерегающе поднес палец к губам. Его опасения подтвердились, за ними установлена строгая слежка. Груздев снова зашагал по ковру, стараясь утишить охватившее его возбуждение. Он припомнил, как однажды Гарри сообщил, что хозяин виллы с семьей бежал в Швецию, страшась сурового возмездия за сотрудничество с немцами. Майор недоумевал: «И чего он боялся? Крупный бизнесмен, миллионер, а как мальчишка перепугался!» А ведь бывший владелец, несомненно, заранее обдумывал возможные пути отступления, мог и подземный ход прорыть, или надежный тайник оборудовать...

   Замер, будто его кто остановил. Женевьева... В последнем их убежище в Эссене она потайной бар обнаружила, мимо которого они с Костей десятки раз проходили. Возможно, и здесь, в своем доме, хозяин оборудовал схоронку, куда не вино, а что-то посерьезнее спрятал?

   Лисовский удивленно наблюдал, как Сергей квадрат за квадратом обследует стену. Шарит руками, кончиками пальцев будто пробует на прочность швы тисненых обоев. Усмехнулся, подумав, что тот, как и всегда, деятелен.

   Пядь за пядью Сергей настойчиво простукивает стену, почти уверенный, что вот-вот она отзовется гулкой пустотой. Вставал на стул, доставал рукой чуть не до потолка, постепенно опускаясь к паркетному полу, затем начинал снизу и полз по стене к лепным украшениям. Добрался до двери и устало опустился в кресло. Фокус не удался. Разочарованно закурил и попытался, как Гарри, пустить дым колечками, нанизывая их одно на другое. Получались лохматые клубки. В каждом деле, оказывается, нужна сноровка. Даже в самом пустяшном...

   Девятый час. Спать еще рано, а заняться нечем. Английские и американские газеты, что валялись по столам, Лисовский перелистал, прочитал на немецком роман Ремарка «На Западном фронте без перемен» и томился бездельем. Можно послушать Берлин, но там только и разговоров, что о тотальной мобилизации да бесконечные истерические призывы бороться до победного конца. На английских и французских радиоволнах звучат богослужения и джазовая музыка.

   Склонился к приемнику и нашарил станцию, передающую «Болеро» Равеля. Уселся удобней и обратился, наслаждаясь, в слух.

 — Сделай потише, — наклонился к Костиному уху Сергей, — а то шагов не слышно. Еще прихватит врасплох Перебейнос!

   Он отошел и остановился посреди гостиной, не спеша обвел ее глазами. Мимо портретов взгляд не пронесешь, обязательно на них остановишься. А рядом с дверью в спальню простенок украшен симметрично расположенными блестящими шляпками обойных гвоздей. В центре замысловатых фигур, по диагонали, в стену наглухо вделаны три картинки, каждая величиной в шахматную доску. На двух изображены люди среди деревьев и у подножья горы. Выписаны они с большим тщанием, сделаны мастерской рукой. А третья словно ребенком нарисована. Коричневая вода, а на гребне волны — фиолетовая пена, вдали виднеется не то оранжевая пальма, не то порванный парус. Сергей переводил взгляд с картинки на картинку, пытаясь понять, чем привлекла хозяина виллы аляповатая неумелая мазня.

   Костю заинтересовали непонятные перемещения и манипуляции друга, а сама картинка не привлекла внимания. Импрессионистов он судил по плохоньким репродукциям и удивлялся ажиотажу, который вокруг них развернулся. Он увидел, как Сергей наклонился к картине, кончиками пальцев провел по еле выступающей над тиснеными обоями рамочке, потом передвинул руку к декоративным шляпкам гвоздей. Лисовский не сдержал любопытства, подошел к земляку и с возрастающим изумлением следил за его действиями. Тот, с головой уйдя в свое занятие, добрался до четвертой позолоченной кнопки. Надавил, она не сдвинулась с места, попытался зацепить ногтями за края, ничего не получилось. Парень шумно передохнул, но не отступил. Опять надавил большим пальцем на ребристую поверхность и повел шляпку вправо, по часовой стрелке. Она поддалась и повернулась до отказа.

 — Послушай! — одними губами попросил Сергей, но Лисовский услышал и бесшумно подкрался к двери. Постоял, припав ухом к филенке, вернулся и кивнул: все в порядке.

   Сергей сунул недокуренную сигарету в пепельницу, короткими, не успевшими отрасти ногтями кое- как зацепил фальшивую шляпку и вытянул ее сантиметра на два. Сама собой отошла и приоткрылась потайная дверца с картинкой. Парни озадаченно переглянулись, страшась заглянуть в квадратное отверстие. Словно сговорившись, разом наклонились. С края глубокого темного тайника в кобурах лежали пистолеты, магазины с патронами, металлические надульники с резьбой, а подальше — плотно сложенные пачки бумаг, перетянутые резинками.

   Пачек Груздев сперва не заметил. Он обрадованно схватил ближайшую кобуру, расстегнул клапан и вытащил револьвер. «Парабеллум, — расплылся он в довольной улыбке. — Вычищен, смазан, будто с завода». Проверил все три пистолета. Исправны, магазины полностью снаряжены патронами. Один себе взял, другой отдал обрадованному Косте, а третий вместе с пустыми кобурами положил обратно в тайник. Закрыл дверцу, поставил в исходное положение шляпку фальшивого обойного гвоздя.

   Вернулись к гремевшему фокстротом радиоприемнику, сели, сгорая от желания поговорить. Но молчали, боясь выдать себя громкими взволнованными голосами. Лисовский наклонился к другу и под гнусавое завывание саксофона спросил:

 — Как ты догадался о тайнике?

 — На ловца и зверь бежит! — признался парень. — Такие картинки и я в школе малевал, потому и подумал, а на фига буржую эта мазня...

   Костя беззвучно расхохотался и закашлялся. Сергеи сперва удивленно, потом с обидой смотрел, как земляк чуть не падает на пол от смеха и кашля.

 — Шибко ты смешливый, как я погляжу. Я про дело толкую,  а тебе хаханьки...

 — Прости, Сережка. Но пойми, эта мазня стоит дороже тех двух...

 — Иди ты! — оторопело уставился на него Груздев и повел взглядом по картинам. — А я думал, хозяин налепил, чтоб никто на нее не позарился.

 — Знатоки с руками оторвут картину.

 — Вот бы не подумал!

 — Зачем ты мне с пистолетом флянец дал?

 — Не флянец, а надульник для бесшумной стрельбы. На фронте мы фрица в разведке взяли, у него такой же на пистолете был привинчен. С пяти метров выстрела не слышно.

 — Будешь стрелять?

 — Не-е знаю... Разве в крайнем случае, и то не до смерти... Кончай разговор, а то Перебейнос услышит.

   Ночь для Лисовского выдалась беспокойной. Он знал, что не уснет, если на следующий день предстояло серьезное дело. Командир эскадрильи проведал о его бессоннице и накануне никогда не сообщал о важных заданиях. Парень вертелся с боку на бок, крепко смыкал веки, пытался дышать равномерно, считать до тысячи, но сон не приходил.

   А Сергей крепко спит, шумно дышит. Костя ему позавидовал. Стоит другу обрести цель, как он успокаивается. Видит, наверное, ольховские сны, побывает ночью в родном селе. А чуток скрипнули под Лисовским пружины матраса, и земляк притих, словно прислушался. Поди, влипла в ладонь рукоятка спрятанного под подушкой пистолета, готов отвести предохранитель и нажать на гашетку. Лисовский успокоился, шумно задышал и мгновенно уснул.

   Утром, чуть поредел мрак, по привычке поднялись. За окном, как и обычно, сырая морось, грязновато-серый туман. Неприязненно вслушались в глухую тишину. Сперва после лагеря наслаждались покоем, радовались безмолвию, а сейчас мертвый дом давит на нервы, вызывает тревожную настороженность. Ни звука шагов, ни человеческого голоса, ни звонкого смеха.

   После завтрака отправились в сад. Сошли с последней ступеньки лестницы в холл и почувствовали ощупывающий взор охранника. Рука невольно потянулась прикрыть карман, в котором лежал пистолет. Парни еще не слышали голос Перебейноса, не знали, спит ли он когда-нибудь. Спустись в любое время, наткнешься на его немигающий взгляд.

 - Зырит, варнак, будто ужалить намеревается, — с ненавистью проговорил Сергей, едва отошли от дома. — У меня рука не дрогнет пулю всадить.

 — Не стоит руки марать, — отозвался Лисовский и озабоченно спросил: — Если Гарри приедет днем,