Около часа Сергей с майором петляли по запутанным улицам бельгийской столицы. Косте врач запретил подниматься с постели, и у парня разочарованно потускнело лицо, когда американец пригласил Груздева прогуляться по городу. Сергей пожалел друга и отказался от поездки, но Сторн и Лисовский на ней настояли. Гарри в штатском костюме как бы уменьшился в росте, выглядел добродушней и доступней. Он не умолкал ни на минуту, рассказывал о Брюсселе с такими подробностями, словно здесь родился и вырос. Языковые тонкости до Груздева не доходили, но общий смысл пояснений он понимал. Сперва удивлялся, почему Сторн, назвав площадь или бульвар, впивается в него изучающим взглядом, но вскоре догадался, что тот ждет, как он отзовется на его слова. Про себя ухмыльнулся, но на лице сохранил невозмутимую замкнутость.

 — Я тебя не пойму, Гюнтер, — признался майор. — То ли ты симулируешь немоту, то ли и впрямь ею страдаешь. Док утверждает, что она прямое следствие ранений и контузии. Вначале я Герберта считал твердым орешком, но он оказался человеком порыва. Ты же целенаправленнее и безжалостней. С тобой опасно играть в карты. Никогда не угадаешь, блефуешь ты или на самом деле имеешь хорошие взятки...

   Экая громада «форд», а легок в управлении. Сергей никак не привыкнет к комфортабельному кузову, роскошной отделке, мощному мотору. Сторн шутя обгоняет верткие «виллисы», немецкие «мерседесы», французские «ситроены».

 — Сейчас выедем на Гранд-Плас, самую известную площадь в Европе,  - сообщил майор, умело лавируя в узенькой, неразъезжей улочке. — Европа живет прошлым, настоящее и будущее за Америкой...

   Сергею нудно слушать его длинные, назидательные проповеди, не имея возможности вставить свое слово. Третий день приходится молчать, в вилле не поговоришь, кто знает, какой техникой американцы комнаты нашпиговали?

 — Вот и знаменитая Большая площадь, — припарковал Сторн машину к тротуару. — Выйдем, разомнемся, да и Гранд-Плас посмотрим. Тебе тут не приходилось бывать? — словно ненароком спросил.

   Сергей, отрицая, мотнул головой. Вылезли из «форда» и попали под редкий дождь. Декабрь, а на земле — ни снежинки. Мокрый асфальт черным блестящим зеркалом отражает низкие грязно-серые тучи.

 — Мерзкий климат! — с отвращением заметил американец. — Сам я с Дальнего Запада, не привык к сырой погоде. В нашем краю от жары мозги плавятся, а от морозов земля трескается.

   Парень обвел взглядом площадь и ненадолго залюбовался ее одухотворенной красотой. Сергею понравились своим изяществом нарядные фасады древних зданий с позолоченными статуями святых, остроконечные башни, устремленные в хмурое небо, узорчатые карнизы, колонны, балконы и ниши, двери с замысловатой резьбой, удивили многочисленные подъезды с каменными ступенями лестниц. И внезапно кольнула мысль, что может совсем недавно, даже сегодня, площадью проходила Женевьева.

 — Пройдем, Гюнтер, к «Дому короля», — взял американец Сергея под руку и перешел с ним через площадь к элегантному, словно сотканному из тончайших каменных кружев, зданию. — Он древнее ратуши, держится на десяти колоннах...

   Бронзовые украшения фасада, легкие изящные колонны, поддерживающие здание, и полные света галереи, протянувшиеся вдоль дворца, тончайшая кружевная лепка из камня, ажурные, будто выточенные из слоновой кости, башенки, впечатляли своей воздушностью и парадной театральностью. Сергей скользнул по ним равнодушным взглядом, вполуха слушая майора. Дворец графов Брабанта... Дом корабельщиков... Дом стрелков из лука... Памятники-бюсты Виктора Гюго и Жан-Жака Руссо...

 — Ты циник, Гюнтер, если тебя не тронула эта  красота, — недовольно выговаривал парню майор, когда   они   садились в машину. — Прикоснешься к древним камням и чувствуешь себя сопричастным к истории. Здесь она начиналась с победы простолюдинов над французскими рыцарями... Ты меня слушаешь, Гюнтер?

   Груздев неопределенно кивнул. Он устал от готики, городской суетни, мокреди и своего спутника. Будь его воля, вернулся бы на виллу.

   Неподалеку от перекрестия Рю де л'Етюв и Рю дю Шен майор остановил «форд» и потянул Сергея за собой к толпе гогочущих американских солдат. Парень поморщился от громогласного хохота, протолкался к метровой статуе, глянул, обомлел от неожиданности и невольно заулыбался во весь рот. Перед ним в нише стоял голенький малыш и, выпятив толстый животик, пускал на зрителей тонкую струйку.

   Сергей от души смеялся и у него даже от сердца отлегло: не таким чужим и город стал казаться. Надо же! Среди чопорных домов, закутанных в непонятные одежки, неподалеку от статуэток девы Марии и разных святых, вдруг появился пацаненок, похожий на младшего братишку, и бесстрашно писает. Плевать хотел он на хмурые лица, что ему Европа, когда у него неотложное дело!

   Гарри стоял рядом и радовался, что пронял угрюмого Гюнтера, нашел слабинку в его душе. И он сентиментален, но прячет свою чувствительность под толстой броней скепсиса. Сторн уж отчаялся чем-то ее пробить, но, оказывается, и к этому немцу можно подобрать ключик.

 — Манекен Пис был дважды похищен, французами и англичанами,— ловя отсвет задумчивой Сергеевой улыбки, сообщил американец, когда отъехал от фонтанчика. — Французский король Людовик пожаловал ему орден, Наполеон опоясал трехцветным шарфом. Манекеном любовался русский царь Петр... — он взглянул на часы и заявил: — Пришло время обеда.

   Из тесной улочки выбрались на широкий бульвар и Сергей удивился его пустынности. На мостовой ни одной машины, зато у обочины, на тротуарах теснились людские толпы. Не успели и квартала проехать, как сзади требовательно взвыла сирена. На огромной скорости лимузин обогнал открытый «джип». На ходу с машины выпрыгнули рослые парни в форме цвета хаки, белых стальных шлемах и голубых нарукавных повязках с крупными четкими буквами «МР». Передний, сержант, рванул дверцу «форда», чуть не за шиворот стащил майора с сидения, поставил перед собой и ткнул под ребра концом толстой дубинки. Выволокли из машины и Сергея. Сторн разорался на полицейских, несколько раз повторил слово «си-ай-си», отвернул лацкан пиджака, показал жетон и достал из кармана удостоверение. Сержант его прочитал, небрежно козырнул и направился с подчиненными к «джипу».

   Майор смущенно отвел глаза от вопрошающего взгляда Сергея, поправил куртку, отряхнул и нахлобучил на голову сбитую на землю шляпу, зло проговорил:

 — Садись, надо убраться с проклятой магистрали. Должны проехать важные боссы.

   Съехали в узенькую улицу, а позади завыли сирены. Сергей оглянулся и увидел, как по бульвару стремительной стаей пронеслась кавалькада блестящих длинных лимузинов, окруженная полицейскими «виллисами», «джипами» и мотоциклистами.

 — В Маастрихте встречались Эйзенхауэр, Теддер, Монтгомери и Брэдли, - пояснил успокоившийся американец и не преминул кольнуть своего спутника. — Теперь джерри конец! Союзники нанесут последний удар, и рейх падет, как спелая груша с ветки...

   Обедали в ресторане, огромный зал которого заполняли американцы, англичане и канадцы, штатских почти не было. Сторна не хотели пускать, он опять разозлился, вызвал метрдотеля и показал документы. Тот рассыпался в извинениях и провел посетителей к столику у самой эстрады. Майор бесился от перенесенных при немце унижений, а Сергей, посмеиваясь в душе над уязвленным самолюбием Гарри, сохранял на лице каменную невозмутимость. Сторн мельком глянул на меню, заказал блюда подошедшему официанту.

 — Американцев разбаловали демократией, — разразился он длинной тирадой, — Гитлер тем и хорош, что четко определил место каждого немца в своей иерархии. Не будь дурацких концлагерей, свинских убийств, знай он свое место в мире, с ним можно было бы легко найти общий язык. Мы и хотим спасти лучшее, что зародилось в вашем рейхе, чтобы подправить демократию в Штатах. Третий день бьюсь, а вы не хотите меня понять...

   Перед едой выпили по стакану апельсинового сока. Сергей кое-как его одолел, с тоской подумав, что и суп опять подадут сладкий...

 — Пора, — поднялся Сторн. — Мне еще предстоит длинный путь.    Костю они застали в гостиной. Сидел у роскошного полированного радиоприемника и сосредоточенно слушал органную музыку. Уютом и