премьер-министр Японии со всей семьей. Фокин хохотал ему в лицо и объявил, что, наверно, на этой машине будущего премьер-министра везли из роддома лет этак пятьдесят назад, а потом на радостях подарили машину ушлому дедушке армянина. Тем не менее он во всеуслышание заявлял, что надо машину брать, что не хера ее особенно осматривать и, по крайней мере, до Владивостока она дотянет, а дальше и не нужно. При этом он тыкал пальцем в двигатель и говорил, что такого дерьма не видел даже его покойный родитель, который полжизни провел на Дальнем Востоке и погиб тут же, на Даманском.

Одним словом, Фокин мешался как мог. Он даже успевал болтать со вторым армянином, который крутился за спиной у Свиридова. Этого последнего Афанасий заподозрил в попытке свистнуть у Свиридова деньги. «Это тебе слишком жирно будет, черножопый, столько!..» – грозно объявил Фокин. Второй армянин был точной копией первого в том, что он точно так же улыбался и никак не реагировал на грубости.

Свиридов же сказал с милой, чуть досадливой улыбкой, что если машина не доедет до Владивостока, то он, Владимир, не поленится вернуться в Хабаровск и собственноручно снабдить армянина сертификатом качества. Тот ответно показывал зубы в длинной липкой улыбке и говорил с ужасающим акцентом, что такая машина не то что до Владивостока, а и до Токио доедет, до самого премьер-министра.

По всей видимости, армянин тоже не был силен в географии.

Первая половина путешествия была превосходна. Свиридов рассчитывал доехать до Владивостока к вечеру и потому гнал машину под сто сорок, хотя, быть может, не стоило так напрягать купленный по сходной цене рыдван. Хотя бы из чувства элементарного здравого смысла. Но у Свиридова в отношении чувства здравого смысла, верно, были какие-то свои соображения, потому его нисколько не трогали шумы в движке и стук в карбюраторе. Он рассчитывал, что одр проедет всю дорогу без эксцессов.

Прогноз его оказался верен не до конца. По Хабаровскому краю машина прошла без сучка без задоринки, половину километража по территории уже Приморья тоже отмотала достаточно прытко... а вот когда до Владивостока оставалось примерно километров двести пятьдесят, двигатель крякнул, послышался угрожающий скрежет, машину рвануло, Влад машинально нажал на тормоза. Машину развернуло и выкинуло на встречную полосу. Мирно дремавший на заднем сиденье Фокин стукнулся головой о спинку переднего кресла и взвыл, прикусив язык.

Свиридов вылез из машины и открыл капот. Из внутренностей несчастного «японца» валил дым. Владимир попытался было разобраться в неполадке, но вскоре убедился, что «больной» совершенно неизлечим. Что означало: они все-таки влипли в историю с географией. Со всех сторон, куда ни глянь, виднелась бурая в вызревающих сумерках щетина леса. Ветер раскачивал верхушки деревьев, и, по всей видимости, Владу и Афанасию предстояло стать свидетелями дальневосточной грозы. Небо пучило. Его пересекали пятнистые полосы туч. Свиридов выругался, а Фокин только мутно потаращился по сторонам и теперь снова норовил прикорнуть и захрапеть. Свиридов вытащил его из салона:

– Вставай, алкаш. Приехали. Давай убирать машину со встречной полосы, а то нас тут переедут без зазрения совести, а что останется, сожрут медведи, то есть тигры. Хотя их, наверно, всех перестреляли давно.

Машину откатили. Сели в салон и молчали. Мысли посещали мутные, тяжелые, упорно не переваривались в какое-то доступное и осуществимое решение. Что касается Фокина, то его, кажется, мысли и вовсе не тревожили.

Свиридов вынул карту края. Насколько он мог определить, до Владивостока на их пути лежал еще один мало-мальски крупный город – Уссурийск, километрах в пятидесяти. Но добираться до него пешком смысла не имело. Ночевать следовало здесь, в машине, иного выхода не было. Что касалось попутных машин, то таковые, верно, водились тут еще реже упомянутых Свиридовым уссурийских тигров. По крайней мере, за полчаса, прошедшие с момента безвременной кончины японского рыдвана, ни одного авто в направлении Уссурийска не проследовало.

– Да, кислое дело, – сказал Владимир.

Фокин открыл глаза. По стеклу ударили первые капли дождя. Фокин потянулся и отозвался:

– К тому же еще и мокрое. В смысле дождя.

Дождь припустил во весь опор. По стеклам змеились мутные ручейки, порывы ветра раскачивали машину, и Свиридов боялся, что ее того и гляди сорвет с ручного тормоза и отправит куда-нибудь в кювет. В кювете в связи с непогодой быстро образовалась широкая полоса жирной непролазной грязи. Полоса отделяла трассу от леса, и Влад поежился, подумав, что, верно, хорошо он поступил, что не стал покупать мотоцикл с коляской, как советовал раздухарившийся Фокин, говоривший, что по такой жаре нужно прокатиться с ветерком всю тысячу километров. По жаре... Мотоцикл хоть и «Ямаха», но от дождя не спас бы совершенно точно!

– Машина... – прохрипел Фокин. – Влад, едет кто-то, тормози!

Владимир выскочил из салона на дождь. В самом деле, к ним приближались огни следующей к Уссурийску машины. Влад даже разглядел, что это красная «Хендэй Соната», он машинально отложил в памяти номер, стыдливо прикрытый разводами грязи, и поднял руку...

Вжжих!!.

Машина пролетела мимо, не только не снизив скорости, но даже и прибавив. Увесистая водяная плюха ударила Свиридова в лицо, он закашлялся, наглотавшись мутной дождевой воды; окатило его с ног до головы, рубашка тотчас же прилипла к телу, джинсы изменили цвет со светло-серого на живописно-бурый, с клиновидными черными фрагментами – туда попала особо интенсивная грязь. Свиридов крутнулся на месте и врезал по фаре своей злополучной «Хонды» так, что стекло не выдержало удара и лопнуло.

Фокин беззвучно хохотал, сидя в сухом и теплом салоне. Владимир злобно оглядел свою безнадежно испорченную белую рубашку и, рванув ее так, что посыпались пуговицы, швырнул в машину. Фокин бормотал сквозь смех:

– Да ладно тебе, Влад! Таньки грязи не боятся!

– Пожрать бы, – буркнул Свиридов, садясь обратно в салон.

– Да, не помешало бы.

Свиридов растер по коже воду и выговорил:

– Ну, не думал, что в нынешней России найдется место, где можно сидеть голодным, мокрым, злым, без ночлега...

– Без бабы, без выпивки, – в алфавитном порядке подсказал Фокин.

– ...без бабы и без бани, это при том, что в кармане куча баксов, да и родные пиломатериалы, то есть дензнаки, имеются, – замысловато закончил Владимир.

Фокин лег на бок и заявил чуть заплетающимся языком:

– А по мне – так хорошо. Все эти гостиницы да бабы глупые, которые идиотский базар оттопыривают, а потом из-за них неприятности нарисовываются... надоело! Ты, знаешь ли, должен ощутить единение с природой. Понимаешь? Я, честно говоря, рад, что последний раз я видел автозаправочную точку на этой дороге – ну, километров пятьдесят назад! Едешь, и как будто нет вокруг никого, кроме тебя и леса... единение с природой, понимаешь?

– Афоня, на твою точку зрения можно встать только после литра водки.

– Погоди... кажется, еще кто-то едет. Влад, выйди, тормозни, тебе все равно терять нечего.

– Терять действительно нечего, – отозвался Свиридов, подозрительно косясь в сторону барсетки, где хранилась вся его наличность. – Только приобретать: простуду, простатит...

– Ладно, пойду сам тормозну, – прорычал Фокин.

Он вывалился на дорогу и, широко расставив руки, встал посреди нее, словно хотел обнять приближающуюся машину. При этом Афанасий пританцовывал и кричал «торррмози!». Его действия увенчались полным, хотя и сомнительным успехом. Полным – это потому, что машина, которую он нацеливался обнять, действительно притормозила и свернула на обочину к «Хонде», в которой уныло сидел мокрый Свиридов; сомнительным – поскольку машина оказалась патрульной, ДПС, и, по всей видимости, управлялась не совсем трезвым субъектом. Этот субъект, длинный мент в косо сидящей, как собака на заборе, фуражке, вышел из машины, а за ним, ежась, вышел второй, зябко передергивая плечами и прикладываясь к фляжке, в которой наверняка плескалась не минеральная вода.

Фокин развалил свое широкое лицо в длинной кривой улыбке и пожаловался на жизнь:

– Заглохли, лейтенант. Вот, понимаешь, не повезло. Только сегодня в вашу сторону подались, как тут же и влетели в геморрой.