он, приложившись затылком о полку, рухнул без сознания.

– Хватит!! – загремел Орехов. – Мне надоело! Семейные сцены! Ты, Китаец, все равно остался непригодным для нашего дела, как бы ни корчил из себя идейного вора и не прикидывался в тему! Кто знал, что она твоя дочь? Я же не знал, что личный врач Боцмана, ты... что это ее папаша! Да, я узнал. Позже. Да, я не говорил тебе, потому что ты уже набрал силу, и я хотел иметь рычаг давления на тебя, вот эту девчонку, которую ты считал пропавшей без вести. Я ей другую фамилию дал, да! Я ее в жизнь вывел, ты еще мне благодарен должен быть. Она глупо влипла во всю эту историю с киллерами, и она должна была умереть сегодня, здесь. Правда, это была бы слишком громкая смерть, ты узнал бы о ней и узнал бы ее, и тогда я труп. Я понял, что тебя тоже нужно убирать. И я сделал это.

И Орехов выстрелил в Китайца, а потом, когда его собственный подчиненный вдруг кинулся на Орехова, чтобы помешать ему добить Китайца, оскалил зубы и выстрелил в «громовца». Отшвырнув труп, он прицелился в Юлю, но вдруг его лицо обессмыслилось болью, он вздрогнул всем телом и начал сползать, цепляясь за полки. Когда он коснулся пола, то был уже мертв.

В его груди сидел «нож выживания», который за секунду до того крутил в руках Китаец – он же Павел Кимович Климов.

– Благодарю, дочь, – выговорил он, – кажется, это удалось мне вторично. Как его младшего брата. Только тут рука чуть дрогнула... он меня ведь тоже... приложил. Ну что ж... это хоть частично оправдает меня в твоих глазах. Кажется, мы остались втроем, – он взглянул на Свиридова, приложив руку к огнестрельной ране в животе, сел на пол. – Больно.

– Но как?.. – пробормотала Юля.

– Как я из хирурга платной клиники стал боссом преступной группировки? О, это очень просто, – выговорил он. – Помнишь, мы с тобой в детстве читали книжку про пиратов? «Одиссея капитана Блада». Про то, как врач из тихого английского городка волей обстоятельств становится главарем пиратов. Вот и со мной произошла та же фантастичная история, только все гораздо грубее и прозаичнее. Однажды за мной в клинику приехали люди – вот этот Орехов, кстати, и приехал. Они отвезли меня к Боцману и сказали, что я буду его личным врачом. Что Боцман болен и я буду при нем безотлучно. Оказывается, они посчитали меня чуть ли не лучшим врачом в городе. В том числе и диагностом. Ну... это уже тонкости.

– А как же я?

– А о тебе они сказали, что все будет отлично. Что ты будешь работать во «Владивосторге». А потом ты якобы погибла. Исчезла. Мне показали список пассажиров погибшего в аварии лайнера, и в списках было: Климова Юлия Павловна. С тех пор прошло много времени, года два или три, а может, и четыре, я как-то не считал. Много, но меньше, чем это протекало для... для меня. – Чувствовалось, что Китаец слабел, что уходило, быть может, драгоценное время, но никто не решался прервать его речь. – Я не стану объяснять тебе, как я стал зверем. Просто я подумал, что лечить такие создания, достойные только смерти, незачем. Я убил своего пациента. Но перед этим я сумел вжиться в его доверие, врасти в его структуры... много, много, ты и не поверишь, да и не надо. Я заработал много денег. Я мог бы сказать тебе номера счетов... и сказал бы, да только эти деньги... не принесут тебе... счастья... Кровавые деньги. А потом я захотел развалить всю эту банду, как спрут, опутавшую наш несчастный край. Известное изречение... чтобы уничтожить зло... надо стать во главе его.

Что-то хлопнуло, послышался скрежет металла, и в подвал буквально скатился Фокин со снайперской винтовкой в руках.

– Вот теперь, Влад, мы точно попали! – закричал он. – Пролезли эти суки... пролезли! Сейчас будут здесь!!

Китаец засмеялся. Его смех резанул, как железом по стеклу. Юля опустилась возле него, а Китаец проговорил:

– Ну что, орлы... повезло вам! Если бы не Юля... не Юля...

– Папа!..

– Быстрее в эвакуационный ход, – на одном дыхании выговорил Китаец. – Только я... только я могу открыть. Быстрее.

Фокин смотрел на все это непонимающим взглядом нормального человека, только что за какие-то прегрешения загремевшего в психушку.

– Что?.. – наконец пробормотал он.

Китайца донесли до двери, открывающейся только его ладонью. Он криво улыбнулся и приложил руку к светящейся панели. Дверь поползла.

– Спешите, – выговорил Китаец. – Спешите... выйдете из хода, садитесь в мой «Лексус», включайте мигалки и дуйте... до Хабаровска, докуда угодно, только подальше отсюда! Вас никто не посмеет остановить, а пока разберутся, что к чему... пока разберутся...

– А как же ты, папа? – выдохнула Юля.

– Я? А у меня огнестрельное ранение в брюшину. Внутреннее кровотечение. Умру тихо, спокойно, так что не тревожься за меня, дочь. Я первый раз за эти годы дал волю эмоциям, а больше не хочу. Главное, что я снова победил. Хоть и горькая победа... пиррова. Все. Идите. Иди, Юля.

– Папа! – рванулась к нему она.

– Иди вон, дура!! – рявкнул Китаец из последних сил, а потом медленно сполз по стене рядом с закрывающейся дверью, за которой исчезли Свиридов, Фокин и Юля. На его губах выступила кровавая пена, а потом он тяжело, с усилием, произнес:

– Вот и все, Павел Кимович. Скоро буду базарить с Боцманом насчет небесного общака. Наверно, я и там... и там найду себя... я ведь такой многопрофильный человек... даже противно. Настроил себе замков... вот теперь сижу и подыхаю в этом... бетонном мешке... за дверью... как старый дурной крот... крот... Зато... зато никому не прошло даром... безнаказанно... дальневосточный синдром – страшная болезнь... А, наверно, и в самом деле непонятно: как я смог сделать все это?.. Но недаром... не-е-ет... недаром... сколько уйдет вместе со мной... вылечил синдром... вылечил... метастазы... док-тор...

Голова его откинулась в кромешной мгле, и никто не видел, как по холодеющей коже потянулась, застывая, тонкая струйка крови.